Чего недоставало режиму, так это стабильности. По мере того как возрастала взаимная неприязнь между сестрами, чиновникам неизбежно приходилось занимать сторону либо одной, либо другой, и, таким образом, в правительстве начала происходить поляризация. Стало ясно, что руль управления страной следовало передать в крепкие мужские руки, – а это возможно лишь с помощью брака. Феодора, после того как более полувека пробыла девой, отказалась даже рассматривать такое предложение. Зоя же ни о чем большем и не мечтала – несмотря на тот ужас, с каким взирала на третьи браки Восточная церковь. Помыслы шестидесятичетырехлетней женщины обратились к человеку, которым она давно уже восхищалась, – Константину из древнего семейства Мономахов, элегантному, утонченному и богатому, имевшему стойкую репутацию дамского угодника. Семь лет назад Михаил IV и Орфанотроф, встревоженные тем, что отношения Константина с Зоей становятся все более тесными, сослали его на остров Лесбос, откуда теперь он был вызван. Константин прибыл в столицу во вторую неделю июня 1042 г. и 11-го числа обвенчался с Зоей в церкви Неа. Церемония коронации состоялась на следующий день.
Император Константин IX являлся более уверенным в себе человеком, чем Константин VIII, более трезвым политиком, чем Роман III. У него оказалось более крепкое здоровье, чем у Михаила IV, и он был менее своевольным деятелем, чем Михаил V. Однако, ввиду своей абсолютной безответственности, Константин IX нанес империи больше вреда, чем все они, вместе взятые. К моменту его смерти в 1055 г. норманны Южной Италии почти вытеснили византийцев из Апулии, Калабрии и Сицилии; турки-сельджуки уже планировали вторжение в глубь Анатолии; придунайская граница была сокрушена хлынувшими на имперскую территорию местными племенами; между Восточной и Западной церквями возникло непримиримое противостояние; имперская армия дошла до самого жалкого своего состояния за последние сто лет. Константин Мономах, казалось, не замечал нараставших проблем. Да и безудержное мотовство жены его нисколько не смущало. Зоя проявила к нему такую же толерантность и не высказала никаких возражений по поводу продолжавшейся связи Константина с племянницей его второй жены, внучкой старого Варды Склира. Эта невероятно очаровательная дама в свое время безропотно делила с Мономахом тяготы ссылки. Когда Константин получил вызов в Константинополь, Склирена (как обычно называли эту женщину) тактично осталась на Лесбосе; велико же, наверно, было ее удивление, когда она получила письмо, в котором императрица уверяла ее о своем добром расположении и предлагала вернуться в столицу.
Поначалу эта любовная связь развивалась осторожно, но постепенно она приобретала все более вопиющий характер; в конце концов император сделал публичное признание. Во время церемонии, на которой в полном составе присутствовал сенат, влюбленные формально соединились узами посредством «круговой чаши» – после этого Склирена стала жить с Константином и Зоей в гармоничной ménage а trois
[65].
К несчастью, эти теплые чувства не разделялись населением. 9 марта 1044 г., во время движения императорской процессии, из толпы стали раздаваться свист и доноситься выкрики: «Долой Склирену! Да здравствуют наши возлюбленные матери Зоя и Феодора, чьим жизням она угрожает!»
Обвинение было, однако, безосновательным; на самом деле смерть угрожала не императрицам, а самой Склирене, у которой открылась какая-то легочная болезнь. Когда она умерла, император рыдал как ребенок; он похоронил ее в Манганском монастыре Св. Георгия рядом с могилой, которую приготовил для себя.
Невозможно не испытывать симпатии к Склирене. Это была женщина редких достоинств, питавшая к Константину глубокую и искреннюю любовь. Но их связь просто катастрофическим образом повлияла на ход событий в византийской Италии.
Георгий Маниак вернулся на Апеннинский полуостров в апреле 1042 г. С того момента как он два года назад был вызван в Константинополь, ситуация в Италии все более ухудшалась. На Сицилии только Мессина оставалась в руках византийцев; на материке норманны в короткий срок захватили почти всю Южную Италию. Высадившись на берег, Маниак обнаружил, что практически вся Апулия к северу от линии Тарент – Бриндизи была охвачена мятежом. Он не стал терять время. Ужасы этого лета народ Италии запомнил надолго. Мужчин и женщин, монахов и монахинь, юношей и стариков – византийцы убивали всех без разбора: кого вешали, кому рубили голову, детей чаще всего хоронили заживо.
А потом, уже во второй раз за два года, Георгий Маниак стал жертвой дворцовой интриги. На этот раз против него выступил брат Склирены Роман. Его и Маниака анатолийские имения находились по соседству, и отношения между этими господами уже давно были отравлены территориальными спорами. Теперь, оказавшись членом ближнего круга императора, Роман добился отстранения Георгия от командования в Италии. А пока, пользуясь отсутствием полководца, он разграбил его дом, опустошил его поместье и заодно соблазнил его жену.
Ярость Георгия Маниака была совершенно ужасной. Когда военачальник, посланный сменить Маниака, прибыл в сентябре в Отранто, то Георгий схватил его, напихал в уши, рот и нос лошадиного навоза, а затем забил до смерти. Далее полководец повел самостоятельную игру; армия провозгласила Георгия императором, и он повел ее на Константинополь. Маниак встретил имперскую армию, посланную, чтобы преградить ему путь, и без труда разгромил ее, но в конце сражения был смертельно ранен. Так, если бы не одна метко пущенная стрела, Константинополь мог оказаться во власти самого грозного правителя в истории Византии.
За постепенное ослабление военной мощи империи львиная доля ответственности должна лежать на Константине Мономахе, но к са́мой большой трагедии, которая произошла за период его правления, он по большей части непричастен.
На протяжении нескольких веков Восточная и Западная церкви отдалялись друг от друга. Причин тому было много, но одной из них являлось фундаментальное различие в подходе этих церквей к самому христианству. Византийцы, считавшие, что доктринальные вопросы мог разрешать только Вселенский собор, возмущались самонадеянностью папы – в их представлении являвшегося всего лишь primus inter pares
[66] среди патриархов, – который формулировал религиозные догмы и претендовал на верховенствующую роль, причем не только духовную, но и светскую. А для юридически сориентированного, дисциплинированного сознания римлян невыносимой и даже порой шокирующей представлялась извечная греческая страсть к пустопорожним теологическим спорам. Со времен «Фотиева раскола», произошедшего два столетия назад, дружеские отношения были во внешнем плане восстановлены; правда, основные проблемы оставались нерешенными.
Ответственность за возобновление ссоры лежит большей частью на константинопольском патриархе Михаиле Кируларии. Посредственный богослов, поверхностно знакомый с христианской историей, Михаил Кируларий был бюрократом до мозга костей, но в то же время обладал способностями администратора, отличался железной волей и пользовался значительной популярностью в Константинополе. Полемику между церквями некоторым образом стимулировало опасное продвижение норманнов на юге Италии. В 1053 г. папа Лев IX лично повел против них армию, но у городка Чивитата потерпел поражение, попал в плен и был брошен в темницу; через несколько месяцев он вернулся в Рим, но вскоре умер.
