– Такой довод я ему выдвинуть не могу, – мрачно возразил Эдуард. – Ты хочешь, чтобы я сказал ему: «Джордж, я не хочу, чтобы ты преуспел, а то вдруг твои сыновья станут угрожать моим», – так, что ли? Да это же ответ труса, Элизабет! По-твоему, я должен остерегаться своих родных братьев, Джорджа и Ричарда? Учти, моя мать Сесилия не растила слабаков, но не растила она и предателей. А потому я не держу страха ни перед братьями, ни перед их сыновьями.
– Возможно, хотя твоя линия не самая чистокровная. Теперь ты король, Эдуард. Тебе нужно смотреть дальше, на тысячу лет вперед, начиная от малышек, которых я вскормила собственной грудью. Джордж Кларенс произведен в герцоги твоей рукой. Пускай удовольствуется этим. Я найду ему другую жену. Ну а если он решит сделать Изабел Невилл своей конкубиной, это, разумеется, его дело. Таковы должны быть решения и преференции истинного короля. Твой брат это поймет.
– Но ведь он спросит меня о моих доводах? – потерянно спросил монарх.
Супруга ответила ему улыбкой.
– Если очень уж надо, можешь сказать, что не доверяешь его тестю. Или что девица бесплодна, или что луна в урочный час была темна. В сущности, это не важно. Он дал клятву, что будет служить тебе верой и правдой. Если что, напомни ему об этом.
* * *
Несмотря на то что на холоде было пройдено всего-то пять или шесть миль, Уорика одолевала задышливость. Поместье Миддлхэм к зиме утихло. Половину огромного дома заперли и заколотили досками, заделав окна, чтобы там не поселились птицы и летучие мыши; но все равно какая-нибудь сова или воробей непременно там обоснуется. Так было всегда, и по весне первым делом приходилось очищать дом от мелких трупиков, на вес гораздо мельче, чем на вид.
– Здесь с минутку можно передохнуть, – сказал Ричард. – В основном тебе, Изабел. Я хоть весь день могу так шагать.
– Надеюсь на это, отец, – отозвалась его дочь, совершенно, похоже, не замечающая, что у графа колет в боках и он утомился. Скажи он ей об этом, она все равно не поверит.
Уорик облокотился о деревянный столб изгороди и оглядел растянутый через долину темный холм, тронутый первыми морозами. Половина птиц к этой поре улетает в теплые края. Какое-то время единственным на всем свете звуком был сип его собственного дыхания, на удивление громкого.
Какая все же красавица у него дочь: шея лебяжья, щеки румяные, зубы как жемчуга, заточенные о любимые ею яблоки… Выросла Изабел, как и он, в Миддлхэме, где ее основную часть года сопровождали его жена и мать – три женщины, хлопочущие в имении и (слава тебе, Господи!) ладящие меж собой настолько, что напоминали сестер или подружек. Брат Джон как-то раз грустновато пошутил насчет трех возрастов женщин, вызывающих уныние, хотя Изабел смотрелась доподлинно девой, а жена Уорика Анна вполне себе матерью, и лишь его мать Элис стала старухой, исплаканной и увядшей со смертью отца, как будто тот унес какую-то ее часть с собой в могилу.
Всякий раз поутру Изабел просыпалась в надежде, что вот сегодня ее ждет письмо, прибывшее с ночи. А у Ричарда всякий раз ныло сердце при виде ее огорчения от того, что письма все нет. Было непросто, и когда он в Лондоне целыми днями находился подле короля. Но тогда он хотя бы возвращался к себе в имение с какими-нибудь сластями или подарками.
Миддлхэм Уорик не покидал уже три месяца, с начала осени. Золотисто-погожие, уже нежаркие дни дали им столько фруктов, что дом на несколько недель взяли в осаду осы, пьяно ползая внутри по всем окнам. Все это время граф коротал долгими прогулками по окрестностям, возвращаясь, между тем, с еще более распаленными угольями в сердце. Из Лондона к нему приходили письма, и некоторые из них были с печатью Тайного совета короля. Однако ни в одном не содержалось монаршего соизволения на брак Изабел и Кларенса – этого предмета словно не существовало.
Уорик этого не знал, но Изабел тщательно следила за ним, пытаясь выявить градус его настроения и удрученности. Она слышала его гневливые сетования на то, что у его брата отняли Большую печать или, что еще болезненней, что отняли титул у Джона. Наедине с женой Ричард давал волю своему негодованию и разочарованности, не сознавая или не обращая внимания на то, что дочери его слышат.
Сейчас небо было пронзительно-синим, без намека на непогоду. Травы вокруг побурели от мороза, а изо рта при дыхании вырывался парок – зима стояла уже на пороге.
Эти минуты передышки Изабел и улучила для разъяснения.
– Отец, как ты думаешь: король когда-нибудь ответит своему брату? – спросила она. – Джордж не приезжал ко мне сюда с самого урожая, а в его письмах нет даже упоминания о поданном прошении, как будто бы и шансов никаких нет. А ведь столько времени прошло! Честно признаться, я уже теряю надежду.
Ричард посмотрел на свою дочь. Уголок рта у нее подергивался, выдавая тщетно скрываемое волнение в ожидании его ответа. Прежде чем заговорить, он сжал холодный столб так, что побелели костяшки пальцев.
– Прости меня, Изабел. Я прождал уже полгода, если не дольше. Все мои письма остаются без ответа. Теперь я уж и не верю, что король Эдуард даст свое разрешение.
– Но ведь он посылал за тобой, разве нет? Я ведь видела гонца. Возможно, король Эдуард согласился на брак и тебе нужно единственно приехать в Лондон?
– Изабел, всякий раз, когда я попадаю к нему на аудиенцию, он измышляет очередной способ отнять что-нибудь из того, чем я дорожу. Словно в нем таится какой-то лукавый бес, дразнящий меня. Клянусь, я этого не заслужил! Даже не знаю, отчего этот верзила так поступает: то ли из ревности, то ли из непонятной боязни, или же он просто игрушка в руках своей жены; но последние несколько лет для меня – сущее испытание. Мне… мне милее оставаться здесь, на своих землях, радеть о них и о живущих на них людях, подальше от дворцовых интриг. – Он сделал глубокий, обжегший холодом вдох, от которого чуть не закашлялся. – Оглядись. Вот что мне нужно, а не злошептательство и ложь.
Подступив на шаг, граф увидел, что глаза его дочери незрячи от накипевших слез. Сердцу стало больно до тошноты, и он обнял свою Изабел так нежно, как только мог.
– Прости. Я знаю, тебе от этого тяжелее, чем мне. Я утратил доверие короля, а ты, похоже, – своего первого поклонника.
– Мою первую любовь, – поправила девушка тихим, дрогнувшим голосом. – И другой у меня не будет.
– О, Изабел… – выдохнул Ричард ей в волосы.
– Ты попросишь за меня еще раз? – Она подняла полные слез и надежды глаза. – Всего разок? Я знаю, что Джордж вроде как должен обратиться к королю, но только не знаю, сделал ли он это. А если попросишь ты, то у меня хотя бы будет ответ. Хотя если это будет «нет», то я не… я не… – Уткнувшись лицом отцу в плащ, она приглушенно зарыдала.
Не в силах больше терпеть мук дочери, Уорик принял решение:
– Да, я, конечно же, попрошу. Думаю, за неделю успею обернуться туда и обратно. Ты права: лучше уж все знать наверняка.
Он стоял, с задумчивой нежностью гладя дочерины волосы. Близилось Рождество, и поездка в Лондон могла поспособствовать праздничным приготовлениям в Миддлхэме, когда к столу в зале, где жарко от ревущего пламени камина, подаются жареные гуси и приправленная гвоздикой ветчина. И вино, много вина.
