– Смысл жизни – в ней самой, при чем здесь твоя политика?! – филосовски резюмировала Анастасия Петровна и увлекала супруга под пуховое одеяло.
Было бы наивно предполагать, что многодневная изоляция такого крупного хозяйства не вызвала тревоги в центре, и к концу первой недели у крайнего поста появился милицейский «уазик». Вовремя оповещенные наблюдателями с Машковой поляны татары, несшие на тот момент караул, быстро скрылись из виду, а навстречу гостям вышли весь измазанный зеленкой участковый и доктор Шнейдер. Издали переговорив с инфицированным коллегой и доктором, гости ретировались и больше проверок не было.
За три дня до приезда комиссии Прокопенчук забил последний костыль в шпалу двадцатого километра. К этому времени люди Тумбалиева успели отремонтировать главную дорогу, ведущую на территорию леспромхоза, а столяры-рецидивисты Машковой поляны – оградить ее от тайги живописной, резной оградой. На подъезде к Усть-Куломску поставили гостевую избу размером с железнодорожный вокзал, с двумя столовыми залами внутри, десятью спальнями и просторной финской баней. Рядом с баней вырыли небольшой пруд, обложили его камнем, заполнили ключевой водой и подогрели сварочным аппаратом.
Два дня в соседнюю столовую местные охотники поставляли дичь и ягоды. Восемь чугунных котлов во дворе безостановочно тушили мясо, четыре печи пекли пироги и хлеб, два гигантских самогонных аппарата конструкции Шнейдера, под его же бдительным надзором, гнали первоклассный «первач», который немедленно разливали по большим бутылям, заправленным на треть кедровыми орешками, полынью и хреном, после чего их тащили в прохладный подпол гостевой избы.
Утром назначенного дня на дороге появился автобус и два черных «мерседеса». Комиссию встречал у гостевой избы весь руководящий состав во главе с Литвиненко. Чуть поодаль стояли нарядные работники леспромхоза с транспарантом «Welcome amigos!»
Из первой машины вышла тучная дама неотталкивающей наружности, из второй появились двое представительных мужчин в одинаковых костюмах.
– Белла Леонтьевна Чугунова. Заместитель Фролова, – шепнул на ухо Юлию Ивановичу начальник планового отдела, – ответственная сотрудница.
Из автобуса начала выбираться разномастная публика, явно разморенная долгой дорогой.
Литвиненко шагнул навстречу Белле Леонтьевне и протянул для приветствия руку.
– Бесконечно счастливы оказанным нашему леспромхозу доверием, – начал заготовленную речь директор. – Радостно осознавать, что, несмотря на удаленность нашего скромного хозяйства, вы нашли возможность разделить нашу радость.
– Ты кто? – напрямую спросила у него Чугунова.
– Я Литвиненко, директор, – представился он.
– Чугунова, – в свою очередь назвалась высокая гостья и распорядилась: – Разместите представителей инвестора и журналистов. Всех растрясло. Далеко к вам ехать. Поближе нельзя было план перевыполнить?
Слова заместителя Фролова несколько смутили Юлия Ивановича, но он не показал виду и продолжил витийствовать.
– Мы с моими коллегами по леспромхозу с огромным удовлетворением наблюдаем за развитием родной области и от всей души желаем соответствовать высокому званию российского труженика.
– Кормить будете? – опять спросила женщина.
– Естественно! – обрадовался Литвиненко и показал на гостевую избу. – Стол накрыт.
– Тогда пошли, поедим, а потом сделаете, чего нужно, я бумаги зачитаю и поедем, – распорядилась Чугунова.
– Какие бумаги и куда поедем? – растерялся директор.
– Какие положено бумаги и поедем дорогу принимать, – на ходу уточнила Белла Леонтьевна.
Встревоженный ее настроением, Юлий Иванович засеменил следом.
Все остальные прибывшие также направились за ними.
Усилиями наряженных в крахмальные кружевные передники старшеклассниц гостей рассадили за столами и подали первое блюдо.
– Этак они быстро отстреляются. Погорим, – поделился своими опасениями Раппопорт с Жорой.
– Налить им надо, – посоветовал тот.
Старшеклассницы словно услышали его и принялись быстро разливать гостям по рюмкам водку.
– Внимание, господа! – постучал вилкой по графину Литвиненко. – По давно установившейся в нашем леспромхозе традиции хочу поднять первый тост за Президента Российской Федерации!
Игнорировать подобный тост было нельзя, и члены комиссии выпили.
– А теперь, опять же по нашей традиции, предлагаю поднять бокалы за господина Фролова! Без его мудрого руководства нам было бы гораздо сложнее трудиться и побеждать, – вновь предложил Юлий Иванович.
– Не гони, – неожиданно воспротивилась Чугунова. – Нам еще работать и назад ехать.
– Иначе никак, – не согласился с ней Литвиненко, – люди обидеться могут. Так старались, а вы сразу – ехать! Любят вас здесь.
– Вы серьезно? – хмуро переспросила Белла Леонтьевна.
– Вас что-то смущает? – внутренне напрягся Юлий Иванович, предчувствуя нехорошее.
– Вот что, директор, я сорок лет пеницитарке отдала, у меня нюх, как у камышового кота, – очень и очень нехорошо ухмыльнулась Чугунова. – Расписание меняется: мы сейчас же едем на объект, представителей инвестора и журналистов пока здесь оставим. Только не спаивайте их до соплей. Показывай.
– Ну как же это?! – окончательно растерялся Литвиненко. – А больницу новую смотреть, концерт слушать? И поесть не успели…
– Все потом, сейчас объект, – в категорической форме приказала женщина и поднялась из-за стола.
Сидящий неподалеку и слышавший их беседу Тумбалиев также поднялся и переглянулся с Раппопортом, а тот в свою очередь подмигнул Жоре. Все эти перегляды очень не понравились начальнику планового отдела. Он приблизился к Юлию Ивановичу и шепотом спросил у него:
– Неужели ничего нельзя поделать?
– Она видела нас в лицо, – сухо напомнил тот, и настроение Рюрикова резко ушло ниже ватерлинии.
Чугунова, сопровождаемая Литвиненко, Тумбалиевым, четырьмя вдумчивыми татарами из бригады Рената, Жорой и Прокопенчуком, взошла на платформу мотовоза. Литвиненко обреченно махнул, и они поехали.
Нет, Юлий Иванович не боялся, не переживал, и не раскаивался в содеянном. В душе директора стоял полный штиль. Единственное, о чем он мог сожалеть, да и то не факт, что дорогу нельзя будет прокладывать и дальше, навстречу так уместной в этих краях неизвестности и премиальным для всего коллектива. За короткий срок его директорствования ему удалось добиться того, чего добиваются лишь единицы на ответственных постах – сделать жизнь подчиненных осмысленной, поднять на невиданные высоты быт, но самое главное – поверить в себя, безотчетно, по-настоящему. И сейчас, вглядываясь в суровые, родные профили Рената, Ефима Михайловича, Жоры и остальных, он биологически переживал установившуюся между ними связь, предать которую Литвиненко, как порядочный человек, не мог.
