Он свинтил с одного пузырька и вдохнул открывшийся аромат.
– Оцени, – протянул пузырек женщине, – ландыш!
– Ландыш, – согласилась с ним та, даже не беря пузырек в руки, – и карамель на фонах. Есть терпкая нота.
* * *
Пока они обсуждали достоинства парфюмерного букета, Петр Николаевич уже потратил подаренные двести рублей и распивал купленный алкоголь в руинах родного НИИ на окраине города. Вскоре его одиночество разделила компания забредших туда подростков. Едва завидев чужака, вредные юнцы окружили его, и все бы могло закончиться очень плохо, если бы самый старший из них не узнал физика.
– Петр Николаевич?! – изумился он и жестом остановил спутников, уже норовивших бросаться в чужака обломками арматуры.
– Воропаев, – в свою очередь узнал его физик. – Поступил в институт?
– Поступил, – ответил парень, присаживаясь рядом с ним.
– Врешь? – усмехнулся Петр Николаевич.
– Вру, – вздохнул тот, – не прет мне, Петр Николаевич.
– Опять врешь, – пригубил из бутылки физик, – ты и не пытался. Мама жива?
– Жива, но два года назад папу уехала искать. Сестры со мной остались. Пока работаю на стройке, но скоро права получу и забьюсь в «дальнобойщики», – сообщил Воропаев.
– У тебя красивые сестры, – улыбнулся Петр Николаевич, – следи за ними.
– А то! – крякнул парень, – жилы тяну, чтобы не шлялись. Отличницы. Правда, у одной уж хахаль нарисовался. Вот, на днях провентилирую – чё за чел?
– Не решай за нее, пусть сама решает, – похлопал его по плечу Петр Николаевич. – И валите отсюда, ребя! Мне лучше одному думается.
– Петр Николаевич, а вы кушали сегодня? – спросил Воропаев.
– Кушал, кушал. Валите! – попросил физик.
– Может, все-таки в магаз сгоняем? – не унимался парень. – Еды, бухла возьмем и тут же свалим?!
– Бухла хорошо… – неопределенно вздохнул Петр Николаевич.
Воропаев сделал знак своим друзьям, и они во мгновение ока растворились в наступающих на город сумерках.
А сумерки быстро растворяли контуры городка, превращая все в однородную пепельную массу, сквозь которую изредка прорывались разноцветные огоньки от рекламы над строительным рынком в километре от развалин. В воздухе висел запах жженой резины. Видимо, на городской свалке жгли старые покрышки.
Петр Николаевич с трудом поднялся по частью обрушенной лестнице на крышу и сел на краю, свесив вниз ноги.
Кто-то неопределимый пристроился рядом с ним.
– Ты грызун белый или черный? – даже не поворачивая к нему головы, поинтересовался физик.
– Я вообще не грызун, я посланник цивилизации Протемс. Мне поручили вступить в контакт на предмет изучения пользы от нашего возможного сотрудничества, – просто ответил кто-то.
– Честно? – спросил физик, горько усмехнувшись.
– Это самое главное! – заверил его «посланник».
– Тогда не советую, – поделился Петр Николаевич. – Сопьетесь или совесть потеряете. Нет, конечно, есть варианты… Но лучше не рисковать.
– Благодарю вас, – действительно сердечно поблагодарил тот и добавил: – Теперь я понимаю, почему у вас такая высокая репутация в этой галактике!
Снизу раздались звуки.
– Сгинь, детей напугаешь, – попросил Петр Николаевич.
Посланник взмахнул серыми крылами и исчез. Снизу послышался голос Воропаева:
– Петр Николаевич?! Петр Николаевич, вы где?
* * *
Наталья забрала все необходимые для бухгалтерии отчетности и вышла из дома старосты. Было уже достаточно темно. Но тем не менее ей удалось разглядеть нелепо распластавшееся у порога соседнего дома тело физика.
– Ах ты ж Боже мой! – воскликнула она и бросилась на помощь.
В какое-то мгновение ей показалось, что Петр Николаевич обрел сознание и узнал ее. Но спустя секунду он опять обмяк и сполз по калитке наземь. Бедной женщине ничего не оставалось, как взвалить его на себя и на подкашивавшихся от тяжести ногах затащить его в дом.
Увиденное внутри еще больше огорчило ее. Вокруг царил хаос – сваленные в углу книги вперемешку с одеждой и обувью. Зеленого цвета раковина. Полуоборванные занавески на окнах.
Наташа положила Петра Николаевича на кровать и еще раз осмотрелась по сторонам. Она заглянула в холодильник, провела пальцем по слою многолетней пыли на комоде и отчего-то улыбнулась.
* * *
– Ну, чего там? – поинтересовался Йонас Хенрикасович у жены, осторожно, с мертвецки бледным лицом покидая туалет.
Полина, наблюдавшая из-за занавески за происходящим у дома пьющего соседа, сообщила:
– Внутрь затащила. Он в тряпки. Она… даже и не знаю, Ваня… я не узнаю ее.
– Влюбилась! – сказал староста и попросил: – Натри мне свеколки.
– Дуры бабы! – отчего-то огорчилась супруга. – Ведь все хорошо было! Такой мужчина у нее был! Выправка! Характер!
– Не суди поверхностно, – предостерег ее муж. – Любовь – сея тайна велика!
Староста знал, о чем говорил: было время, когда их, казалось бы, нерушимый союз с Полиной чуть не распался под шквалом сердечных переживаний. Шквал породил приезд в город цирка шапито, где служила артисткой оригинального жанра белокурая двадцатилетняя пигалица. Йонас Хенрикасович посетил каждое представление и однажды даже проник на территорию цирка глубокой ночью с фонариком и топором.
Позже, исповедуясь в этом безумии духовнику, староста признался, что под гнетом дьявольских искушений зачем-то загодя приготовил в гараже пустую пластиковую бочку и два мешка негашеной извести.
Только неимоверным усилием воли, явно не без помощи свыше, Йонас Хенрикасович отказался от губительного намерения, выбросил топор в реку и на неделю заперся в храмовой сторожке, где омыл полы слезами раскаяния и стыда. И хотя подобного с ним больше никогда не случалось, он не мог стереть воспоминание о той пьянящей легкости, с которой он, шести десятков от роду, перепрыгнул двухметровый забор и сорвал, как спелую сливу, голыми руками кованый замок с петель запасного выхода.
Так что осуждение было последнее, что он мог почувствовать в отношении влюбленной сотрудницы.
* * *
Следующим утром собственная квартира поразила Петра Николаевича своей опрятностью. В ней явно кто-то как следует потрудился. Особо волнительно было обнаружить в холодильнике кусок сыра и полбатона докторской колбасы.
Основательно перекусив, физик вышел из дома, где немедленно столкнулся с Йонасом Хенрикасовичем. Тот как раз загружал в свой автомобиль стопки книг.
– Спешу поделиться с вами, как с верующим человеком, что у меня дома произошло чудо, – превозмогая головную боль, обратился Петр Николаевич к церковному старосте.
