Однажды в Москве ко мне обратился муж Ларисы Рубальской, Давид. Он попросил сделать билеты на наш концерт в Баку своему бакинскому родственнику.
В Баку этот родственник позвонил мне и сказал:
– Это Дод брата говорит.
Я ему отвечаю:
– Может быть, брат Дода?
– Это без разницы, – сказал он мне.
Днём он приехал к нам в зал и сказал, что ему нужно четыре билета, но непременно в первый ряд.
Я ответил, что у меня билеты только в четвёртый ряд.
– Тогда познакомь меня с администратором, я сам договорюсь.
Я познакомил его с администратором и ушёл.
Позвонил Гарику, сказал, что у меня есть для него билеты в четвёртый ряд. Гарик ответил, что у него уже заказана бронь ЦК в первый ряд.
Перед самым концертом я вышел в фойе и услышал жуткий крик. Кричал Гарик. Он рвал и метал, он орал на администратора, поскольку его цековская бронь пропала.
Я, как мог, успокоил его, дал ему билеты в четвёртый ряд.
Когда начался концерт и я вышел на сцену, в первом ряду я увидел брата Дода, он гордо сидел в морской фуражке с крабом, и рядом сидели три его родственника.
Дод брата или брат Дода своего добился.
Впоследствии я бывал у Гарика на сборах в Загульбе и на знаменитом его матче с Каспаровым, когда его называли «долгоиграющий проигрыватель». Вся система была против него. Но он выдержал, не проиграл.
А уж в 90-х годах он вдруг стал жутко агрессивным, и поговорить по-нормальному с ним у меня уже не получалось.
Ну и что? Всё равно шахматист он когда-то был гениальный.
Александр Градский
Мы с моим другом Леонидом Хавронским отдыхали в Крыму, году в 1970-м. К нам в пансионат приехали посланцы спортлагеря МАИ. Приглашали нас возглавить команду КВН для встречи с командой Энергетического института.
И вот мы с командой МАИ и болельщиками в спортлагере МЭИ. Знаменитый на весь Крым был лагерь. На их праздник Нептуна съезжались люди со всего Крыма.
Начался КВН. Капитаном МАИ был я, капитаном МЭИ был Александр Градский. В то время он с ансамблем «Скоморохи» каждый год играл в лагере МЭИ.
Дошли до конкурса капитанов. Он состоял из трёх частей. Первая – приветствие. Я сказал что-то комплиментарное. В ответ Градский спел песню со словами «посмотрим, кто из нас дурак».
Во второй части мы должны были сочинять буриме. Рифмы ему давала моя команда, а мне – его. Я попросил своих давать Градскому самые простые рифмы. А мне энергеты дали рифмы замысловатые. Поэтому моё стихотворение получилось смешнее.
И наконец, последняя часть конкурса – мы должны были обрисовать внешность соперника.
Тут уж я «погулял» по его внешности как следует. Зал хохотал, Градский не выдержал и обрушил на меня поток брани. Тут даже его болельщики не выдержали и засвистели. Короче, конкурс капитанов я выиграл со счётом 4–2.
И весь КВН мы выиграли. Через некоторое время Градского выгнали из лагеря. Поговаривали, что из-за проигрыша в КВН, но, думаю, причина была другая. Градский в то время был парень хулиганистый и что-нибудь там наверняка устроил.
Через несколько лет я встретил Градского. Он женат был на Вертинской и жил в одном доме с Аркановым. Мы встретились у подъезда случайно, я его спросил:
– Ты меня помнишь?
Он сказал:
– Я тебя, По́ляк, в жизни не забуду.
Он знал меня под настоящей фамилией. Впоследствии мы с ним и выступали где-то вместе.
В 90-х годах он довольно часто снимался в моей передаче «Шоу-Досье» и всегда поражал меня своим прекрасным голосом.
А ещё меня Градский поразил тем, что он единственный из всех моих знакомых читал «Иудейскую войну» Иосифа Флавия. Я же читал только «Иудейскую войну» Лиона Фейхтвангера.
Белла Ахмадулина
С Беллой Ахатовной Ахмадулиной мы выступали в Ташкенте. Я – первое отделение, а она – второе.
Дело в том, что после журнала «Метрополь», где она напечаталась, всем участникам перекрыли кислород. По всем домам культуры и концертным залам разослали «чёрные» списки. Но в Ташкент эти списки, видно, не попали.
У Беллы в Ташкенте был поклонник, один из секретарей горкома. Он её встретил в аэропорту, повёз тут же на обед и там напоил.
Мы ждали Беллу в концертном зале. Она приехала совсем не в форме. Концерт надо было отменять, но Белла сказала, что будет работать.
Я сказал:
– Может, вам принять аспирина?
Белла вскинулась возмущённо:
– Что вы имеете в виду?
– Я имею в виду аспирин.
Белла промолчала.
Вечером она еле дошла до микрофона. Стихи она читала на автомате, а то, что она пыталась сказать между стихами, полностью выдавало её состояние.
Впервые в жизни после концерта, когда мы шли по лестнице, зрители кричали нам:
– Позор!
Администратор сказала:
– Отменяем гастроли!
У Беллы было бедственное положение с деньгами, поэтому она тут же прекратила пить, и дальше, все три дня, мы с ней прекрасно выступали.
У этих концертов была одна особенность. Один день была полная левая половина, а правая – пустая. Другой день – наоборот.
Оказалось, что одну половину зала продавали в университете и институтах, а вторую – на заводах.
Моё отделение заканчивалось словами миниатюры про детей: «Классный Днепр при клёвой погоде».
Потом на сцену выходила Белла и замечательно читала свои стихи.
У неё выступление заканчивалось четверостишием:
Всё остальное ждёт нас впереди.
Да будем мы к друзьям своим пристрастны.
Да будем думать, что они прекрасны.
Терять их страшно, Бог не приведи.
К концу гастролей мы с ней уже были друзьями.
В последний день я сидел у неё в номере, мы пили чай, и всё время приходили поэты с тетрадками стихов. А когда мы оставались одни, тут же приходила дежурная по этажу, которой поручили следить за нами.
Белле это надоело, и она сказала дежурной:
– Дорогая, то, о чём вы думаете, мы могли сделать и в Москве.
После Ташкента Белла поехала в Тбилиси, где выступала в филармонии на две с половиной тысячи зрителей.
Впоследствии, в Москве, когда мы встретились в ЦДЛ, она рассказала:
– Грузины говорят: «Ваш выход». А я им: «А где же «классный Днепр при клёвой погоде?» Я привыкла выходить после этих слов».
