Ох и умная. Тут где-то на рынке на все деньги, что были, долларов накупила. По выгодному курсу. У цыган. Довольная такая пришла.
Говорит: «Я проверила – настоящие. Зелёного цвета и на них американский президент нарисован».
Я посмотрел. Зелёные-то они зелёные, только Джордж Вашингтон на них с бородкой, в кепке, и написано по-русски: «Сто долларов».
Я о ней часами могу рассказывать. Ровно столько, сколько она в гости собирается. Мы как-то к друзьям на Новый год ходили. Уже и президент всех поздравил, и куранты двенадцать пробили. Соседи за стенкой напиться и подраться успели, а она только вторую ресницу красить начала.
Уж эти друзья звонят, говорят: «Если вы ещё приходить не раздумали, зайдите по дороге в магазин, водку с закуской захватите, а то мы уже всё съели».
Она вообще у меня везучая на редкость. Вот, если поскользнётся и на спину упадёт, обязательно нос расшибёт.
А аккуратная какая! Полы каждую неделю тряпкой моет, а её, тряпку, раз в полгода стирает.
Я как-то летом, по рассеянности, в домашних тапочках на улицу вышел. Так мне дворник замечание сделал, что я асфальт пачкаю.
И при этом такая педантка, такая аккуратистка. Вот ночью встанешь водички попить, назад в спальню возвращаешься, а кровать твоя уже застелена.
И в то же время храпит так, что стёкла дребезжат. Пока с ней жил, три ушанки сносил, причём на улицу ни разу не надевал, только по ночам.
И с характером у неё всё тоже в полном порядке. Всегда и во всём виноват я. Даже когда американцы вторглись в Афганистан, она влетела в комнату с криком: «Допрыгался, козёл?»
Видно, спутала меня с бен Ладеном.
Сижу как-то у телевизора, слушаю песню, вдруг она как заорёт: «Что ты уставился на эту певицу? Что у тебя с ней было?»
А что у меня могло быть с Сергеем Пенкиным?
А то как-то сижу за столом, никого не трогаю. Она входит в комнату с чашкой. Чашка падает на пол и разбивается. Она на меня зло так смотрит.
Я говорю:
– Ну что, не придумала ничего? – Сижу, молчу.
Она как заорёт:
– Молчишь тут под руку! – Нашлась, умница.
А когда её спрашивают: «Ты своего мужа любишь?» – она отвечает: «А как же, я вообще мужчин люблю».
Мне, конечно, друзья намекали, что не всё в моей жизни хорошо складывается, не всё получается, как у нормальных людей. Говорили, что, если бы я взял себя в руки, ушёл бы от неё, переоделся, хотя бы в телогрейку, постригся, хотя бы наголо, и перестал бы всякие лишние слова употреблять, которым у неё научился, то лет бы через пять, когда выветрится запах её духов, от которого вянут не только цветы, но и уши, удалось бы мне жениться на какой-нибудь женщине, которой тоже нечего терять.
И я послушался, собрал свою волю в кулак и ушёл от неё. И долго жил один. Дня три. А потом сложил все свои вещи в целлофановый пакетик и вернулся назад. А она увидела меня и заплакала.
Мне и сейчас часто говорят: «Брось ты её, не пара она тебе».
А мне она нравится.
И отстаньте вы все от нас!
Топлес
Сижу как-то в Анталии на пляже, а напротив меня женщина бюстгальтер сняла и так вот без него и сидит.
Я два дня терпел, а на третий говорю:
– Чего это вы так вот с голыми этими сидите?
Она говорит:
– Вам с этими голыми можно, а мне нельзя?
Я говорю:
– Но мы, мужики, на пляже все с голыми грудями.
Она говорит:
– Вы что, хотите, чтобы все женщины на пляже разделись?
– Нет, – говорю, – я хочу, что бы вы их прикрыли.
Она говорит:
– А что, они у меня такие плохие?
– Нет, – говорю, – они меня от моря отвлекают.
Она говорит:
– А вы не смотрите.
Я говорю:
– Пробовал, не получается.
Она говорит:
– Вы, мужчина, странный какой-то, это же топлес.
– Какой, – говорю, – ещё топлес-утоплес? Сама сняла бюстгальтер, а виноват какой-то топлес.
Она говорит:
– Мужчина, вы что, с ветки только что слезли? Вон ещё женщины топлес сидят, и никто не возмущается.
Я говорю:
– Ну, вы тогда и всё остальное снимите.
Она говорит:
– Ага, сейчас, только подпрыгните.
Я подпрыгнул.
Она говорит:
– Ещё чего. Это вам не нудистский пляж, чтобы я полностью перед вами раздевалась за бесплатно.
В общем, умыла меня.
«Ладно», – думаю. На другой день прихожу на пляж, а она уже там лежит вместе со своим топлесом. Я рубашку снял, брюки снял, плавки снял, остался в одной белой кепке.
Она говорит:
– Мужчина, вы чего?
Я говорю:
– У меня сегодня топлес.
Она говорит:
– Какой топлес? Это не топлес, это голая задница.
Я говорю:
– Вам можно, а мне нельзя?
Она говорит:
– Я не голая, я в трусах.
Я говорю:
– Я тоже в кепке. Хотите, ещё шлёпанцы надену?
– При чём здесь шлёпанцы, если у вас всё остальное голое?
– А что, – говорю, – я плохо выгляжу?
Она говорит:
– Вы меня от моря отвлекаете.
Я говорю:
– А вы не смотрите!
Она говорит:
– Как же не смотреть, если вы голый? Почему вы в одной кепке? Ведь вокруг все мужчины в плавках.
– А вы что, хотите, чтобы они ради вас все разделись?
– Я хочу, чтобы вы оделись.
– Почему я должен одеться? Ведь вы-то раздетая. Почему вы раздетая?
Она говорит:
– Потому что у женщины загорелая грудь – это красиво.
Я говорю:
– Да кто это у вас зимой увидит?
– Но я перед мужчиной разденусь, и он увидит, какая у меня загорелая грудь.
– Ага, – говорю, – а я, значит, должен всю зиму в темноте раздеваться?
– Да вам-то всё равно!
– Мне-то да, а женщины обижаются.
– На что обижаются?
– На то, что не загорелый. Вот в прошлом году перед одной разделся, она посмотрела и говорит: «Фу, какой бледный, аж противно».
– А она до вас что, только с неграми встречалась?
