Убили ли там кого – не знаю. Вдруг крик – это околоточный высунулся из ворот своего дома, ну, саблю у него отобрали, рассекли ею голову и кинжал в спину всадили. Выживет ли – не известно. – Слышно, где-то бьют витрины магазинов. Это бандиты пользуются темнотой. Днем рабочие не позволяли им грабить магазины и возы с углем. Полиции и след простыл. Солдаты уже не выходят, кажется, дальше улицы Желязной. Патрули немногочисленные, по 156-20 человек. Время от времени появляются казаки по 8-10 человек на конях. (…)
На Вроней стрельба из револьверов: это, наверное, бандиты на виват стреляют, ибо рабочие патроны берегли. Ожидание завтрашнего дня. Со стороны Желязной и Чеплей доносятся звуки солдатских сигнальных труб. На углу Гжибовской и Вроней баррикады из санок и ящиков из-под вина. В 10.30 со стороны Броней слышны крики: «виват!». В 11 все стихло. Обманчива эта тишина. Ворота везде открыты – так велели сторожам рабочие: должны быть открыты, чтобы было где спрятаться от винтовочных пуль. В 11.30 возвращаюсь, на Чеплей встречаю окровавленного рабочего – это полицейские его одиночного поймали и саблей по лицу ударили. Потом слышу отчаянный крик женщины – ее тоже схватили полицейские и куда-то потащили. А солдатские патрули одиночек не трогали. Это факты, очевидцем которых я была198.
Через несколько часов, к вечеру 29 января, генерал-губернатор Варшавы Михаил Чертков выводит на улицы пять пехотных полков и три полка кавалерии. Результат – двенадцать убитых и триста раненых. Но самое главное произошло: революция показала рабочим, что они имеют право на вооруженное сопротивление.
В атмосфере забастовок, боев, взаимного террора199, порождаемого революцией, рождается острая необходимость в моральной чистоте. О да, ибо революция – это женщина, а ее щитом является нравственность! Бунтовщик, получая преимущество в силе, вместе с этим принимает на себя право быть стражем добродетели. Поэтому в мае 1905 года варшавские рабочие, вооруженные ножами и топорами, решают очистить город от отбросов общества: воров, сутенеров, бандитов. Не обошлось без жертв. Как говорил Максимилиан Робеспьер, террор есть жестокая и непреклонная справедливость, то есть эмансипация добродетели. Со временем большевики тоже будут не хуже якобинцев, что, впрочем, явится одной из причин создания ВЧК. Пуританизм отвечает интересам революции. Он должен уничтожить ее настоящую натуру, которую прекрасно расшифровал Борис Пильняк, который написал: «Революция пахнет гениталиями»200. Но пока что будущий шеф Лубянки думает иначе. В письме Главному правлению СДКПиЛ он так комментирует акцию по моральной очистке Варшавы, к которой присоединились также члены Бунда:
В погроме лупанариев бундовцы страшно опозорились. Все это избиение я оцениваю как случай, который следует использовать, с одной стороны, для того, чтобы показать банкротство властей, судов и других правительственных органов, а с другой – для того, чтобы показать массам, что это движение бесцельное и нереволюционное, что рабочие должны ликвидировать это зло другими способами201.
А если уж говорить о проституции, то настоящей проституткой является капитализм. В 1918 году Феликс сам начнет очистку улиц Москвы от отбросов общества – в том числе от анархистов.
Ибо во время революции как грибы после дождя возникают анархистские группы. В 1905 году это были такие группировки, как, например, Свобода, Интернационал, Черное знамя, Безмотивники, Рабочий заговор (в эту группу перейдут взбунтовавшиеся эсдеки), Революционные мстители, Максималисты. Через двенадцать лет сценарий повторится. Радикальные фракции навяжут радикальный образ мышления и обществу, и власти, которая радикальными же методами будет бороться с этим же явлением. Насилие порождает насилие и исполняет роль акушерки истории, на чем настаивал Жорж Сорель и что на первый взгляд кажется нам делом очевидным. Но человечество спотыкается именно на делах очевидных. Для будущих творцов Страны Советов насилие должно было быть орудием революции. И только революции! «Нам тогда казалось, что переворот, революция, которая когда-нибудь произойдет, будет делом трудным. А действительность после революции мы считали чем-то удивительно легким и простым»202 – подытоживает годы спустя Вацлав Сольский. Иначе говоря, не только насилие порождает насилие. Наивность идеалиста может оказаться самым опасным его детонатором. В 1905 году молодой Дзержинский был идеалистом. Его возмущение чисткой лупанариев можно считать здоровым, насквозь гуманным порывом.
В то время как ППС развертывает свою боевую организацию, осуществляет террористические акты и покушения, социал-демократы идут другим путем. Они проникают в ряды военных, так как вооруженный и обученный солдат, выходец из народа и призванный на службу силой, может представлять собой отличный материал для революции – всеобщей, потому что именно к такой революции эсдеки и стремятся. Уже к концу 1904 года Феликс вместе с меньшевиком Алексеем Петренко «Ивановым» начинают агитацию среди солдат варшавского гарнизона и создают Военно-революционную организацию РСДРП (по преимуществу меньшевистскую). Меньшевик Федор Петров вспоминает о деятельности ВРО, что настроение в ее рядах было очень боевое, особенно на территории Пулав, где стояли два пехотных полка и артиллерийская бригада. Революция и вероятность отправки на фронт породили среди солдат этих частей атмосферу бунта. Дзержинский решает этим воспользоваться, действуя при этом вопреки воле берлинцев, которые хотели, чтобы он вернулся в Краков и явился к ним лично.
Что касается меня, – пишет он им, – то я хочу быть здесь, пока не решится вопрос с типографией, военно-революционной организацией, с русскими; потом в Пулавы (2–3 дня), Лодзь (2 недели), в Белосток, Вильно (2 недели), в Ченстохову и Домброву (2 недели). Не беситесь, не злитесь, у вас будет Здислав [Ледер]203 и все будет в порядке204.
В Пулавы он приехал вместе с Адольфом Барским, на месте их ждал Эдвард Прухняк. Втроем они стали ходить по казармам, разговаривать с солдатами. Они посчитали, что настроения созрели настолько, что надо действовать быстро. «В Пулавах, Казимеже, Вонвольнице, Коньсковоле, Курове, Маркушове и др. из рабочих были организованы центры, которые должны были руководить восстанием в своем регионе, – вспоминает Владислав Ковальский, член Южного комитета СДКПиЛ. – В деревнях создавались группы, которые по сигналу должны бить в колокола и браться за оружие – главным образом, охотничьи ружья и револьверы старого образца, косы, вилы и т. п.». Восстание началось в ночь с 22 на 23 апреля 1905 года, но было подавлено в зародыше. Подвели солдаты и плохая организация мероприятия. В некоторых деревнях мужики «восстали, но походили, походили, да и разошлись на работу в поле»25. Дзержинскому, Барскому и Прухняку пришлось возвращаться в Варшаву. Убегая, они перелезли через высокий забор воинской части. Барский был уже в пожилом возрасте и физически не очень подготовлен, а Прухняк был очень низкого роста, и Феликсу пришлось сначала подсаживать их, а потом перелезать самому. Тем не менее, военно-революционная организация продолжала действовать вплоть до ареста подпольщиков в ноябре 1905 года.
На 1 мая социал-демократы наметили всеобщую демонстрацию. Еще в марте Дзержинский сообщал берлинцам, что в Варшаве массы надеются на этот день. И он сам встает во главе собравшихся, ведя людей, по правде говоря, на кровавую бойню, так как когда многотысячная демонстрация подошла к Алеям Иерусалимским со стороны улицы Желязной до нынешней улицы Халубинского, солдаты дали залп. «Эта толпа, состоящая главным образом из женщин и даже детей, не оказывали, конечно, никакого сопротивления; уже после первого залпа они разбежались как стая перепуганных птиц, оставив на мостовой 25 убитых и 20 раненых»205, – рассказывал потом Владислав Побуг-Малиновский. Сам Дзержинский, без единой царапины, развозит раненых по больницам, а на 4 мая готовит общефабричную забастовку в знак протеста против резни206.
