В тот день я в первый раз позвонил с Саур-Могилы домой. До этого опасался, пока не увидел, что остальные спокойно пользуются телефонами. Рассказал жене, где именно я нахожусь. Будучи уверенным, что всё прослушивается, сказал, что у нас все отлично, боевой дух высокий, оружия навалом, кто сунется – тому вломим. С одной стороны, успокаивал её. С другой стороны, пусть враг боится. Если их разведка узнает, что нас мало, корректировщики свалили, а часть людей деморализована, то нас снесут на следующий же день. По крайней мере попытаются. Ещё поговорил с Костей «Вихрем», услышал, что там работают над тем, чтобы пробить к нам коридор.
Ну ок, думал я, день-два мы тут продержимся. А там и подмога, и замена. В крайнем случае, мы всегда можем попробовать выбраться сами. А там нас в серой зоне подберут. Например, «Вихрь» или Альберт на L200. Понимаю сейчас, как это было наивно. Но тогда это помогало не падать духом. Вера в то, что наши ушли недалеко и скоро вернутся. Надежда, что о нас помнят и делают все, чтобы выручить.
Воды ещё хватало, и я решил почистить зубы. Впервые за двое суток, перед долгим перерывом, когда воды не хватало, чтобы просто утолить жажду. Потратил кружку воды. Пока чистил, сидел на ящике рядом с окопом. Стало интересно, что внутри. Посмотрел – ящик был почти доверху завален патронами 5.45.
Вспомнил о том, что ещё остались миндальные орешки. Пара горстей. Полез за ними в рюкзак. И в этот момент нас накрыло артиллерией. Орешки я уже достал, и начал жевать, сидя под крышей из дверей. Снаряды ложились очень плотно. Я ещё подумал: «Нифига себе, они батарею в два десятка стволов зарядили…». Уже сейчас, вспоминая, я понимаю, что с такой частотой это мог быть только «град». Рядом согнувшись (а там иначе не получалось из-за высоты) сидел «Лис». Есть орешки самому было неловко. Я предложил ему, он не отказался. К тому моменту, как закончился обстрел, закончился и миндаль.
– Орехи, источник белка. Но они требуют воды, – резюмировал завершение трапезы Алексей и потянулся за баклажкой.
Сама по себе ночь была спокойная. Но «Лис» очень бдительный и во время своего дежурства реагировал на каждый шорох. С непривычки спокойно поспать не удалось. Попросил его будить меня в следующий раз только если начнут стрелять.
О! И теперь у нас была рация – одна на окоп.
21 и 22 августа
«Да я тебя сейчас за паникёрство растреляю!» и падение неба
Война – это не сражения. Война, как и мир – это такая жизнь. Только хуже. Гораздо хуже. Война у нас ассоциируется с подвигами и героизмом. Да, наверное это так. Там есть много возможностей проявиться нашей истинной животной сущности. Без того, что мы сами о себе напридумывали.
Но настоящие подвиги – это не тот героизм, к которому мы привыкли по фильмам про Чапаева или про казаков. Скакать с удалью на коне, рубя саблей врага. Это, конечно, красиво смотрится на экране. В жизни же подвиг – это когда ты, глотая пыль, без надежды на победу, собрав последние силы и дух в кулак, выполняешь свою задачу. Про Мересьева я поверю – это ближе к правде.
Героизм – это нормальные люди в ненормальных условиях. Я таких там видел, и не одного. Интересно, что даже среди них некоторые выделялись, как например, Темур Юлдашев (Тренер). Его сил хватало не только на себя, но и на других.
Эти два дня я помню основные события из тех, что коснулись лично меня. И последовательность их происхождения. Но не уверен в конкретных числах, что было 21-го, а что 22-го. Точнее, уверен, что разговор с «Сумраком» был 21-го. Но последующий обстрел и падение стелы… Было оно в тот же день или на следующий? Поэтому решил объединить два дня в одну главу, не уточняя числа.
Утро. Мы по-прежнему были одни. На западе, километрах в семи от нас поднимался столб дыма от горевшей БМП. Кто-то сказал, что она шла к нам, но не дошла.
«Сумрак» обходил позиции, подходя и спрашивая, всё ли в порядке. Это было что-то типа ритуала. Ребята, которые теперь размещались там, где были корректировщики, изучали оставшуюся от корректировщиков топографическую карту. Теперь им предстояло корректировать огонь. Артиллерия всё ещё была в зоне досягаемости, и с ними можно было связаться по мобильному. «Сокол» и «Лис» рядом со мной тоже изучали карту, буквы и номера квадратов. Когда я добрался до карты, мне было интересно посмотреть, где же эта Шайтан-Гора находится и что есть вокруг нас. Теперь я знал, что на севере, на горизонте перед нами – Торез, Снежное и Первомайский. Разобрался наконец, где Мануйловка, а где Степановка. Всё же как-то с бухты-барахты сюда приехал, даже местности не изучил. Нехорошо. Теперь надо было навёрстывать.
Утро было спокойным, сепары, видимо, сами любили поспать. Я фотографировал виды на свой телефон HTC. Попросил «Лиса» сфотографировать меня на фоне побитой взрывами стелы. Не удержался от того, чтобы сделать пару постановочных кадров в йоговских асанах: вирабхадрасане, врикшасане, ардха падмасане. Думал, будет на память – когда бы ещё я посидел в полулотосе на Саур-Могиле. Мы с «Лисом» смотрели на стелу и сошлись во мнении, что так памятник стал лучше – мрачный, угнетающий, полуразрушенный. Именно так и должен выглядеть памятник войне. Чтоб у новых поколений не было иллюзий о ней как о чём-то хорошем, приключенчески-героическом.
Сходил на правый фланг, поболтали с «Бродягой» и «Монахом». С их позиции тоже открывался красивый вид. Вообще, тут с высоты, куда ни глянь, всё красиво и как на ладони. Прогулялся к стеле, обошел её. Из гигантского сапога, оставшегося от памятника солдату, торчал шест. На нём развевался наш флаг. Если я правильно понял «Бродягу», то его установил «Монах». И это был флаг, который мы чуть не повесили на одиноко стоявшем дереве, на холме под Горловкой. Тогда не повесили, теперь он пригодился. Рядом со стелой стояли разбитые ЗУ. На этот раз осмотрел их внимательнее. Наверное, тут вся техника, что находилась выше уровня земли, быстро превращалась в куски искореженного и посечённого метала.
Пока завтракали у штаба, начали прилетать первые мины. Иногда приходилось прерывать завтрак и забегать в штаб, в укрытие. Когда делали чай, стало понятно, что воды не так уж и много. Поэтому, вернувшись к своему окопу, переполовинили свою воду. Одну баклажку отнесли к штабу, другую оставили себе. Ещё неполная баклажка с водой (литра три с половиной) оставалась в моём старом укрытии как н.з. – о ней мы пока не вспоминали.
Подошёл «Славута». Спросил, какие лекарства есть. Для Ивана. К общему оглушению и дезориентации после контузии добавилась сильная головная боль. И становилось только хуже. Похоже было на проблемы с сосудами и с плохим оттоком жидкости от мозга. Но мы могли только гадать. Чтобы поставить диагноз и лечить, нужна была госпитализация, врачи и лекарства, которых у нас не было. Кроме кровоостанавливавших и обезболивавших, у нас были антисептические мази, диклофенак, левомицетин… то, что нужно для боя и похода.
Насколько я знаю, «Славута» общался с людьми с большой земли, и какая-то информация из штаба у него была. Как я теперь понимаю, иллюзий по поводу «нас деблокируют» он не испытывал и считал, что надо выходить самостоятельно. И выводить Ивана. Но он не мог бросить остальных. Оглядываясь назад, я понимаю, что он был прав. Фронт тогда был ещё недалеко. Российские солдаты ещё не хлынули целыми подразделениями – был запас в пару дней. Да и мы ещё не были истощены.
