Засыпая, я подумал, что это – самая уютная постель за последнее (тьфу… крайнее) время. Вот она, разница между свободой и несвободой. Между степью и стойлом. Вольный ветер и неопределённость – или похлёбка и затхлый хлев. И весь этот уют стал не в радость. А впереди маячил длинный казённый коридор. О побеге в чистом поле, находясь под охраной, я и не думал.
А что же случилось с «Лисом» в тот день? (восстанавливая события).
«Лис» успел уйти и его не зацепило. Он слышал выстрелы и испытывал сильное чувство вины, считая себя виноватым, думая, что мы погибли. Затем он дозвонился «Вихрю» («Роверу») и доложил, что группа потеряна. После, дождавшись вечера, он вернулся на место засады и исследовал место. Не найдя следов крови, перезвонил в штаб и доложил, что группа жива, но взята в плен. Затем он продолжил выход самостоятельно. И сам попал в плен позже, под Старобешево. На момент Лето 2016-го он до сих пор в плену.
Ночь с 31 августа на 1 сентября
Побег
Сказка про Колобка, но на этот раз без лисички, которая его съела
Впервые с момента попадания в АТО месяц назад мне не просто что-то приснилось, но ещё и запомнилось. До этого уже долгое время мне ничего не снилось, а если иногда снилось, то я не мог вспомнить сновидения. Но не в этот раз.
В этом сне я жил расслабленной, свободной, безопасной и обеспеченной жизнью. В городе, существовавшем только в моих снах – где-то в моей нейронной сети, в переплетении синапсов между аксонами и дендритами, в закоулках, которые заблокированы в состоянии бодрствования. Наверное, у вас тоже бывает так, когда снится местность, которой ты не знаешь в жизни, но она знакома тебе, потому что снится уже не первый раз. И люди знакомы, потому что встречаешься с ними не первый раз, но только во сне. Так было и в ту ночь.
Закончилось всё тем, что я гулял по торговому центру с крытым атриумом и переходами-мостиками над ним. Встретил знакомую (тоже только по снам), решил купить ей шубу. Шуба оказалась дублёнкой, и этот нелепый факт нас почему-то развеселил. Начав смеяться во сне, я проснулся, улыбаясь.
Минуту лежал, смакуя послевкусие от сна. Пытался понять, смеялся я во сне или на самом деле. Думал, что это – самая уютная постель за крайние две недели. И не холодно, как в ночи перед этим. Рядом, посапывая, иногда ворочаясь и что-то говоря во сне, лежали такие же военнопленные.
Пробуждение было полным, обратно в сон я уже не провалился. Появилось щемящее чувство от мысли о том, что свободен я теперь буду только во снах. Вот оно, то, что действительно важно, – свобода. Без неё жизнь теряет смысл. Только будучи свободными, мы можем любить, творить, жить по-настоящему.
Ещё днём я ничего не планировал и не питал надежд. Понимание того, что мы тут всерьёз и надолго, было железобетонным. Мы были не в лучшей физической форме после почти недели на Саур-Могиле, а потом недели похода – впроголодь, экономя воду, со сном на земле несколько часов в сутки, дрожа от холода. У меня не было иллюзий по поводу того, что в таком состоянии, да ещё в открытом поле под охраной, можно будет что-то предпринять. Поэтому ещё вечером просто оставил всё на волю провидения и перестал беспокоиться.
И вот я проснулся в середине ночи, разбуженный собственным сном. И в голове у меня уже сидел план, как будто кто-то его вложил. И уверенность, что надо действовать, и действовать прямо сейчас. Позже будет уже поздно.
А план был прост – катиться. Как колобок. Ну или как бревно – для колобка я был слишком худым на тот момент.
На мне был синтапоновый ватник с застёгнутыми пуговицами, надетый сверху как колокол (ничего лучше со связанными руками я не придумал). Я высунул руки из ватника, расстегнув одну пуговицу, и приподнял бафку с глаз.
Была глухая ночь. Луна уже села. Увидеть что-либо можно было только на фоне звёздного неба, если смотреть снизу вверх. При наблюдении сверху вниз, уже через несколько метров, любой предмет сливался с землёй.
В темноте я не видел охранников и не знал их размещения. Не знал, есть ли у них ночник (просто предполагал, что есть). Иногда мне казалось, что я слышу шаги и движение. Но никто не подходил так близко, чтобы я мог его увидеть на фоне звёзд. Надо было решаться, что-то внутри подталкивало меня. Сейчас. С другой стороны было внутреннее сопротивление и страх что-то менять. Плен – это зло, но оно зло понятное. А там – неизвестность. А если за мной наблюдают? Хорошо, если просто остановят, а могут и застрелить при попытке к бегству. Даже если и не пристрелят, то малым не покажется, ногу прострелят или что-то в этом духе придумают.
Конечно, если бы это был голливудский блокбастер, то мы, слаженной группой, обезоружили бы охрану и на их машине прорвались через блокпосты, попутно прихватив российского генерала…))) Не то чтоб эта мысль меня не посещала. Посещала… ещё днём, но как фантастическая.
Вообще удивительно, насколько отличается восприятие, когда смотришь боевик на экране и когда сам в чем-то подобном участвуешь. На экране – герои, смотришь и думаешь: вот бы я, вот бы мне.
А в реальности… В окопе думаешь: блин, пыль, пот, взрывы, достало, где они там, откуда стреляют, куда ответить? В походе думаешь: блин, когда привал, воды бы, блин, «зелёнка» закончилась, сейчас как на ладони будем. А потом, в «зелёнке» думаешь: блин, опять эта чаща, не продраться, когда она закончится…
В общем, не получается почувствовать себя как в кино. Всё, чего мне обычно хотелось в таких случаях, – это остаться живым и выполнить задачу, чтоб, наконец, можно было расслабиться и отдохнуть со спокойной совестью.
В реальном мире обстоятельства, физические законы и ограниченные возможности наших тел диктуют свои условия.
А ещё, убегая, я подставлял тех, кто остаётся, – охрана утром будет очень зла и может выместить раздражение на тех, кто остался. Но в тот момент я об этом не подумал.
Уже позже, днём, мне пришла мысль: «А ведь группу могут наказать за мой побег…». Тогда я подумал: а как накажут, не убьют же. Отнимут воду и еду, которых нет? Но это максимум до передачи «днр-овцам». А после передачи начнётся совсем другое кино, и им уже будет всё равно, бежал там кто-то от россиян или нет.
Но это я подумал уже днём, пытаясь успокоить свою совесть. А в тот момент голова была занята только мыслями о побеге.
Как потом рассказывали товарищи на дне разведчика, утром был переполох. Один из конвоиров возмущался: «Я говорил вчера, что надо было этим харьковским ноги прострелить!».
Были допросы – выясняли, куда я мог уйти и где меня можно искать. Помню разговор об этом через год. «Монах» жаловался:
– Мне вообще не повезло. Я и «Лиса» друг, который вначале сбежал. И теперь, «Шаман» ушёл.
– Сильно били? – спросил «Угрюмый».
– Да не сильнее, чем в ментовке. – махнул рукой «Монах».
