Но, несмотря на все эти перипетии, церковь оставалась великолепным образцом московского зодчества конца XVII века, одним из лучших творений стиля нарышкинского барокко. Очень жаль, что она не дожила до наших дней. Ее утрата относится к числу наиболее важных уронов, нанесенных исторической застройке города в ходе реконструкции Москвы 30-х годов.
Правда, в градостроительном плане основания для сноса были достаточно вескими. Сооружая усадьбу, ее владельцы конечно же и представить себе не могли, что спустя пару столетий она окажется в черте огромного, многолюдного и находящегося в постоянном развитии города. А посему размещали постройки лишь в соответствии со своими потребностями, «без учета перспективы», как сказали бы сейчас. Отсутствие учета выразилось прежде всего в планировке парадного двора. Если с юга, со стороны Москвы, имелся относительно просторный въезд между главным зданием и торцом южного флигеля, то с противоположной, северной стороны аналогичный проезд почти полностью перекрывался основным объемом и апсидами церкви. Такая композиция была очень выигрышной для восприятия подъезжающими со стороны Москвы – прямо по курсу поднималась высокая и нарядная башня храма, как бы преграждающая дальнейший путь.
Если бы в свое время «архитект Кокорев» или другой неведомый проектировщик усадьбы Разумовских сдвинул бы ядро формируемого ансамбля на десяток метров к востоку, церковь «спряталась» бы за торец главного дома. Это было бы не так эффектно, зато в этом случае храм, скорее всего, не пал бы жертвой реконструктивных мероприятий. Но это рассуждение, конечно, относится к области беспочвенных фантазий.
Первый тревожный звонок для храма прозвучал в 1923 году. Предшествующим летом ходивший до Петровско-Разумовского паровичок был заменен электрическим трамваем. Тупик, ранее располагавшийся перед конным двором, сменился разворотным кругом, уложенным прямо на площади перед главным зданием академии. А затем настала пора для дальнейшего развития трамвайной сети. На существующей линии укладывался второй путь, и вставал вопрос о ее продлении в Михалкове Каким-то чудом строителям удалось протиснуть пути новой, Октябрьской линии трамвая в узкий промежуток, остававшийся между церковью и северным флигелем. Для этого рельсы пришлось изогнуть крутым зигзагом, огибающим церковные апсиды.
В 1927 году церковь закрыли, и правильно – высшее естественно-научное образование плохо сочетается со слепой верой, и храмы при вузах – вещи совершенно бессмысленные. Само здание уцелело, но не надолго. Москва развивалась, некогда глухие Михалкове и Коптево превращались в оживленные городские местности, а прямой доступ к ним преграждали пути железной дороги и лесопарк Тимирязевской академии. Основной транспортный путь в эти районы пролег по Новому шоссе (нынешняя Тимирязевская улица). Недействующая церковь стала препятствием, фактически преграждающим путь по шоссе, и ее судьба была решена. Прекрасный памятник русского зодчества пал жертвой развития транспортной сети Москвы. После его сноса ликвидировали и зигзаг трамвайных путей, ныне проходящих через место апсид бывшего храма.
Относительно времени, когда произошли эти события, существуют любопытные расхождения. Например, в одной и той же книге (правда, на разных страницах) приводятся две противоречащие друг другу даты – 1934 и 1938 годы
[138]. В плаксивой литературе о «московских утратах», «потерянной Москве» можно встретить и еще одну дату – 1930 год. Ознакомившемуся со всем этим душеспасительным чтивом читателю любезно предоставляется право самому выбрать понравившийся ему год сноса Петропавловской церкви.
Наиболее надежным (хотя также небезгрешным) свидетелем исторических событий являются карты. Именно их изучение позволяет сделать вывод, что снесли церковь все же в 1934 году, а прочие версии являются либо зафиксированными со слов так называемых «старожилов» (то есть дремучих бабушек), либо плодами собственных высокоумных рассуждений авторов.
С реконструкцией Нового шоссе связана и еще одна операция, произведенная над бывшей усадьбой. При движении по Тимирязевской улице кажется, что главное здание академии поставлено точно параллельно красной линии. На самом же деле оно вместе с флигелями слегка, под очень небольшим углом развернуто относительно улицы. Из-за этого расширяемая проезжая часть наткнулась на торец южного флигеля. Его пришлось укоротить на одну ось, а для пешеходов пробить проход в нижнем этаже. Тем самым оба флигеля вновь сравнялись по своим размерам.
Академия в развитии
Двух небольших флигелей, вдобавок плохо приспособленных для жилья, конечно, не могло хватить для армии студентов-сельхозников. Уже в 1885 году к северу от площади было выстроено капитальное, вместительное (по тем временам) здание новых общежитий. С. И. Тихомиров (он в те годы служил архитектором Петровской академии) запроектировал довольно сложную композицию из трехэтажных корпусов, образующих в плане подобие буквы «Н». Особую представительность зданию придает солидная отделка фасадов, выдержанная в стиле «венского ринга», завезенном в Москву австрийскими зодчими, прибывавшими в то время на работу в Москву. К сожалению, позаботившись о жилье для студентов, руководство академии забыло про их питание. Ошибку пришлось исправлять спустя тридцать лет – в 1911–1913 годах к перекладине буквы «Н» по проекту Г. Кайзера пристроили столовую – высокий зал в полуподвальном этаже.
К юго-востоку от этого сооружения в 1912–1914 годах появился крупный учебный корпус, выстроенный по проекту Н. Н. Чернецова. Архитектор постарался придать своему творению классические черты, снабдив его полукруглым центральным ризалитом, обставленным спаренными колоннами. Но в этом поистине триумфальном элементе здания прячется совсем не парадный, по-академически скромный вход, а вознесенный над ризалитом купол почти не просматривается снизу. Окна второго этажа почему-то разрывают карниз отделанного под руст цоколя.
Для обитания ведущих профессоров академии рядом с учебными корпусами строились двухэтажные деревянные домики. До наших дней дожил и продолжает использоваться в качестве жилья дом, в котором в свое время обитал академик Вильямс (Тимирязевская улица, № 53).
Развитие центрального ядра академии продолжалось и годы советской власти. В 1934 году А. В. Снигарев из 10-й архитектурно-планировочной мастерской Моссовета разработал эскизный проект новой планировки территории академии, которая должна была превратиться во всесоюзный центр по научному исследованию сельского хозяйства. В соответствии с этим проектировалось создание образцово-показательных хозяйств, новых лабораторий, институтов. Как и большинство слишком широких задумок, план Снигарева остался на бумаге, но кое-что было сделано.
По соседству с бывшим конным двором, как бы принимая от него эстафету, в 1935–1936 годах выросло здание кафедры зоологии и дарвинизма (заодно там же разместился Музей коневодства). Двухэтажное здание, украшенное портиком из четырех тощих колонок, спроектировал архитектор М. И. Осипов. В начале XXI века и кафедры, и музей выселили из его обжитого помещения, дом поставили на реконструкцию, растянувшуюся на несколько лет. К 2008 году здание надстроили третьим этажом, по мере возможности сохранив при этом общую композицию главного фасада.
