Забывчивость Карла Густавовича предоставляла возможность главному художнику фирмы подшучивать над патроном, так как тот иногда беспощадно обругивал какую-либо вещь, поминая недобрым словом разработчика её проекта, запамятовав, что горе-автором был он сам. В подобных случаях Франсуа Бирбаум отыскивал среди кипы бумаг нужный лист, где контуры злополучного предмета были достаточно аккуратно выведены рукой хозяина, и с самым невинным видом предъявлял строгому критику плод собственной же его не совсем удачной фантазии.
В 1914 году началась война. Мобилизации подверглись многие сотрудники фирмы Фаберже. Число работников резко сократилось, а ведь только в петербургских мастерских накануне войны 1914 года насчитывалось 208 человек. Теперь ассортимент выпускаемых изделий пришлось не только несколько сократить, но и отчасти перепрофилировать на нужды фронта. А над самим Карлом Густавовичем (хотя вскоре после начала военных действий, под влиянием примера императора Николая II, как подлинный патриот, он перевёл все свои счета из зарубежных банков в российские) тем не менее зависло подозрение в возможном пособничестве врагам. Ведь его отец приехал из остзейской Лифляндии, а тамошние родственники практически давно онемечились. К тому же глава знаменитой фирмы несколько лет являлся старостой Немецкого собрания Санкт-Петербурга, а сразу после объявления войны по всей России закрыли все немецкоязычные газеты, немецкие общества и клубы, запретили общаться на немецком языке в общественных местах. Многих немцев, согласно спискам Генштаба, составленным ещё в 1912 году, не замедлив, депортировали в Западную Сибирь. Оставшиеся, особенно сохранившие подданство Германии или Австро-Венгрии, подверглись тайному надзору. Прославленного ювелира только потому не выслали в 1914 году из столицы, что он продолжал и в годы военного лихолетья выполнять личные заказы императорской семьи.
Однако в следующем году Карл Густавович Фаберже опять попал в число неблагонадёжных. На сей раз подозрения на его счёт у Департамента полиции появились из-за давней возлюбленной слишком близкого к императорскому Двору владельца знаменитой фирмы.
Как главе обширного дела, так и многим его сотрудникам часто месяцами приходилось жить за границей, корректируя заказы. В одной из таких поездок, в 1902 году, 56-летний Карл Густавович Фаберже в парижском кафешантане увидел прелестную певичку, чешку Иоанну-Амалию Крибель, которой исполнился 21 год. Её стройная точёная фигурка, белокурые волосы, греческий профиль и восхитительные карие глаза настолько пленили стареющего маэстро, что он забыл обо всём. Однако развод с добросердечной женой, матерью его сыновей и достойной хозяйкой дома был невозможен. Зато отныне каждую весну неверный супруг под видом деловых разъездов почти три месяца проводил в обществе своей пассии, осыпая её деньгами и дорогими украшениями. В оставшееся время ветреная певичка не скучала, вращаясь среди посетителей всевозможных увеселительных заведений.
Предприимчивая красотка неоднократно наезжала и в Петербург, где, щеголяя роскошными драгоценностями от Фаберже, выступала на подмостках столичного кафешантана «Аквариум». А в 1911 году ловкая Иоанна-Амалия после кратковременных гастролей в Тифлисе увлекла 70-летнего князя Карамана Петровича Цицианова и вышла за него замуж. Правда, после венчания новоиспечённая «аристократка» покинула своего старичка-супруга. Своему же давнему покровителю «грузинская княгиня» объяснила, что она всё сделала ради свободного приезда в любой момент в Петербург для встречи с любимым, потому что отныне жительница Австро-Венгрии стала российской подданной.
Зато русская контрразведка не дремала и не упускала из виду Иоанну-Амалию Бернардовну, пусть та и оказалась законной представительницей знаменитого рода князей Цициановых. В апреле 1915 года обольстительная прелестница, благодаря хлопотам Карла Густавовича Фаберже прибыв в Петербург, поселилась в гостинице «Европейская», которую держал швейцарский подданный. Однако охранное отделение уже подметило, что именно там останавливается «большинство лиц, подозреваемых в шпионаже в пользу наших внешних врагов», причём к ним благоволит администрация отеля, увольняющая к тому же патриотически настроенных русских сотрудников. Началась слежка и за грузинской княгиней. Разведка донесла, что бывшая австрийская подданная римско-католического вероисповедания Иоанна-Амалия, рождённая Крибель, известная также как Нина Баркис, хорошо владеет английским, французским, немецким и русским (с польским акцентом) языками, производит впечатление очень хитрой и осторожной женщины и обращает на себя внимание широкой жизнью и поездками в Финляндию, а также попытками увлечь своими чарами полковника из Французской Миссии. В рапорте о княгине Цициановой указывалось: «В настоящее время якобы сожительствует с известным фабрикантом-ювелиром Фаберже и, несмотря на это, имеет постоянные свидания с другими лицами, причём эти свидания ею обозначены особой конспирацией». 23 апреля 1916 года новоявленная «Мата Хари» была арестована и за малыми уликами подверглась лишь высылке в Сибирь.
Досталось и неразборчивому в связях престарелому ювелиру, что отразилось в докладе контрразведки: «…сам Фаберже, при допросе ручавшийся за благонадёжность Цициановой, далеко не представляет собой лица, к заявлениям которого военные власти могли бы отнестись с должным доверием». Теперь главе обширного и хорошо налаженного семейного дела следовало всерьёз опасаться ликвидации своего «немецкого» предприятия. Поэтому 6 ноября 1916 года фирма Фаберже со всеми филиалами стала товариществом, чьи акции получили сам Карл Густавович с тремя сыновьями и наиболее близкие и доверенные сотрудники. Теперь среди владельцев оказались наряду с немцами и швейцарцами прирождённые русские, а также латыш и итальянец. При подобном интернациональном составе хозяев закрытие фирме уже не угрожало. К тому времени товарищество на паях «К. Фаберже», на которое трудилось более полутысячи рабочих, оценивалось в 3 млн рублей.
[669]
Но грянула революция, сметя благополучие придворного ювелира и принеся с собой голод, угрозы реквизиций, полнейшую неизвестность грядущего, страх за судьбу жены и детей, вынужденный отказ от любимой работы, потери имущества. Как лифляндский подданный он смог покинуть Петроград, оставив дом под защитой швейцарской миссии. Однако родной город Пернов стал теперь эстонским Пярну, столицей же Латвии считалась Рига. Но пришлось бежать и из неё в Германию, а там тоже вспыхнула революция. Начались скитания на чужбине, пока не удалось осесть в Лозанне.
Казалось бы, всё складывалось хорошо, и даже сильно подорванное переживаниями здоровье престарелого ювелира сначала улучшилось. Но вынужденно бездеятельное существование было не для Карла Густавовича, и вскоре им полностью овладело чувство ненужности. Своим острым умом он, когда-то создавший успешную, известную во всём мире фирму, понимал, что всё кончено. Сердце старого мастера было разбито от полного краха поднятого им на такую высоту дела, которому он отдал столько сил. И теперь ему оставалось только горестно и тоскливо повторять близким: «Такая жизнь – это уже не жизнь, когда я не могу работать и приносить пользу. Так жить – нет смысла».
