Счёт за изделия И.С. Брицына, купленные императрицей Марией Феодоровной
Однако произведениям Ивана Савельевича Брицына присущ собственный неповторимый почерк: «оригинальное формообразование», «крупный, неожиданной геометрии рисунок», выглядывающий из-под слоя эмали, отличающейся более контрастной и «густой» палитрой.
[853] Своеобразной визитной карточкой бывшего крестьянского сына стали исполненные в его мастерской бесшумно (как и у Фаберже) закрывавшиеся портсигары с бледно-голубой и белой прозрачной финифтью (см. рис. 49 вклейки),
[854] а также настольные часы, отличавшиеся как разнообразием очертаний, так и оттенков эмали.
[855] Но все планы на расширение дела после приближающегося победоносного окончания войны смешал 1917 год.
Рабочий Емельянов, с семьёй которого сложились близкие отношения у домочадцев Ивана Савельевича Брицына, снимавшего несколько лет подряд дачу в Разливе, оказывается, прятал в шалаше скрывавшегося от полиции Владимира Ильича Ульянова-Ленина, вождя затем свершившейся в октябре пролетарской революции.
Новая власть видела в ювелире только чуждого ей мелкого буржуа. В 1918 году мастерскую Брицына окончательно закрыли, а всё, что хоть как-то напоминало золото и серебро, конфисковали революционные матросы, совершенно не желавшие понимать, что они отбирали у «богача-захребетника» плоды многодневных кропотливых трудов его рук и ума.
Несчастья не сломили мастера. Он не покинул отчизну в трудные дни и даже не пытался уехать куда-либо за границу, а старался противостоять ударам судьбы, с его-то талантом и способностями работая по найму в различных промысловых кооперативных артелях, как, например, «Эмаль-металл».
[856]
Когда объявили новую экономическую политику, Брицын организовал собственную крошечную мастерскую и, числясь «кустарём-одиночкой по части галантереи на медной основе» (поскольку работа с драгоценными металлами была строго-настрого запрещена), вместе с подросшим старшим сыном Леонидом выполнял частные заказы. Помощник оказался сметливым и способным: он быстро перенял у отца секреты профессии, сам теперь изготовлял штампы и готовил эмаль. У него даже появился личный именник: «Л.Б.», в то время как глава семейного дела на свои готовые вещи либо ставил клеймо «И.Б.», либо помещал аккуратно выведенную резцом подпись: «БРИЦЫН».
Но нэп продолжался недолго, и в конце 1920-х годов Ивана Савельевича Брицына отправили на полтора года в ссылку в Ярославскую область. Поскольку ему запретили заниматься любимой профессией, то пришлось переквалифицироваться в частные фотографы. Но и здесь сработала жилка изобретательства: мастер смог так переделать фотокамеру, что она сразу, без какого-либо процесса проявления, выдавала готовые моментальные снимки.
Когда Иван Савельевич вернулся в Ленинград, ему удалось оформиться надомником, чтобы исполнять отдельные заказы находящихся в Поволжье ювелирных предприятий: чувашской Цивильской фабрики «Перламутр» и фабрики галантерейных изделий в Татарской АССР. Так продолжалось всё предвоенное десятилетие.
Война окончательно разлучила старого мастера с любимым делом его жизни. Теперь было не до ювелирных поделок. Ленинград уже в сентябре 1941 года оказался в кольце вражеской блокады. Оба сына ушли на фронт. Чтобы оставшиеся в осаждённом городе члены семьи смогли выжить, Иван Савельевич Брицын на восьмом десятке лет пошёл работать слесарем в эвакогоспиталь. Его внук, композитор Александр Юрьевич Брицын, вспоминал, как его дед, обладавший жёстким характером, всегда старался «держать планку» и, если что, пронзительно глядя на собеседника в упор своими светлыми глазами, не стеснялся настоятельно отстаивать «собственное мнение по любому вопросу в силу больших навыков и знания механики».
[857] Недаром Ивана Савельевича Брицына за несгибаемый патриотизм и за золотые руки наградили уже в 1943 году медалью «За оборону Ленинграда».
Однако лишения блокадных лет повлияли на его здоровье. Чтобы выжить в страшные дни осады, Ивану Савельевичу и его близким приходилось (и это считалось счастьем!) есть суп, сваренный из ремней, и питаться студнем из столярного клея. Но старый мастер-пенсионер не привык сдаваться. Теперь его невысокую фигурку часто видели в находящемся на Владимирской площади Ленгосломбарде, куда бывший известный эмальер и ювелир устроился оценщиком. Повторный инсульт свёл в могилу Ивана Савельевича Брицына 28 мая 1952 года. Похоронили талантливого русского мастера с трагической судьбой на Холерном участке Ново-Волковского кладбища, что на улице Салова. Рядом с отцом позже упокоились и оба его сына, а над могилой появился памятник работы А.М. Орехова.
[858]
Потомки выдающегося ювелира, чьё имя из забвения вернули исследователи-искусствоведы, в благодарность передали его работы, сохранившиеся в семье, Петергофскому государственному музею-заповеднику, чтобы посетители «столицы фонтанов» сами убеждались в неординарности произведений Ивана Савельевича Брицына и, восхищаясь прелестью и красотой изделий, не забывали о перипетиях нелёгкой жизни мастера.
[859] И сейчас, как столетие назад, опять за его творениями «ведётся настоящая охота и котируются они наряду с произведениями Карла Фаберже».
[860]
Глава ХII
Знаменитые русские фабриканты серебряных и золотых изделий второй половины XIX века
Во второй половине XIX века славились работы знаменитых фабрикантов серебряных и золотых изделий Сазикова, Верховцева, Хлебникова и Грачёва, которые неоднократно получали медали и поощрения на Всемирных и Всероссийских выставках. Как правило, у этих предпринимателей были мастерские и магазины в Петербурге и Москве.
Игнатий Павлович Сазиков и его наследники
Родоначальник фирмы Сазиковых, Павел Фёдорович Сазиков (?– 1830-е), искусный гравер и 3-й гильдии купец, основал в Москве в 1793 году мастерскую по производству серебряных изделий. Постепенно расширяясь, с 1810 года она стала именоваться фабрикой. На ней производилась серебряная посуда и церковная утварь, а поскольку финансовый оборот её достиг 100 тысяч рублей, то владелец переписался в первую гильдию.
[861]
