Новый виток уже легальных продаж подготовили в феврале 1920 года. В тезисах наркома внешней торговли Л.Б. Красина (их даже не рискнули открыто опубликовать) подтверждались давно уже решённая реализация принадлежащих Республике драгоценных камней и жемчуга «небольшими партиями в случае заведомо выгодных условий» и создание специального фонда – Государственного хранилища ценностей (Гохрана) – для накопления и хранения таких вещей, что «давало возможность отложить фактическую реализацию этого имущества до наступления более выгодной конъюнктуры».
16 апреля того же года вышел декрет Совнаркома «О реквизициях и конфискациях у населения продовольственных, хозяйственно-производственных предметов и вещей домашнего обихода (в случаях особо острой общественной нужды)». В него не вошло положение, что каждому гражданину страны разрешалось иметь лишь «золотые и серебряные изделия, а равно и драгоценные камни не свыше одного предмета каждого рода вещей на одно лицо», но в проекте сего декрета на полях напротив этого пункта сохранилась пометка рукой В.И. Ульянова-Ленина: «кольцо? брелок?».
Однако 13 июля 1920 года вышло новое постановление Совнаркома, прямо и недвусмысленно озаглавленное: «Об изъятии благородных металлов, денег и разных ценностей». Теперь конфискации подлежали независимо от количества все платиновые, золотые и серебряные монеты, а «у частных лиц в целях личного потребления и домашнего обихода» было оставлено лишь то, что не превышало установленную этим декретом норму «по расчёту на одно лицо»: золотых и платиновых изделий отныне разрешалось иметь не более 18 золотников (76,86 г), серебряных – не более 3 фунтов (1224 г), бриллиантов и иных драгоценных камней – не более 3 каратов (=0,20 г), а столь распространённого во всех слоях русского народа жемчуга – не свыше 5 золотников (21,35 г).
12 октября всё того же 1920 года Наркомфин предложил для пополнения казны продавать за границей антикварные ценности, на что В.И. Ленин заметил, что это надо делать «архибыстро», подчеркнув: «Я настаиваю на чрезвычайном ускорении этого дела». 23 октября замнаркома просвещения М.Н. Покровский писал: «По поводу предложения т. Горького продать за границу имеющиеся в распоряжении РСФСР художественные ценности народный комиссариат по просвещению не встречает возражений, но находит желательным участие в экспертизе представителей музейного отдела Наркомпроса. <…> их участие не должно причинить задержки. Им будет дана инструкция действовать в срочном порядке и не задерживать ни одной вещи, не имеющей значения для истории художественного развития России, – а из этой последней категории оберегать в первую очередь уники». В результате через три дня Совет Народных Комиссаров вынес постановление, в котором первым пунктом было записано: «Предложить Наркомвнешторгу организовать сбор антикварных вещей, отобранных Петроградской экспертной комиссией, и установить премию за быстрейшую и выгоднейшую их продажу за границей».
Сотрудникам музеев, входившим в состав возглавляемой А.М. Горьким и его женой, бывшей актрисой Московского художественного театра М.Ф. Андреевой, петроградской комиссии,
[1001] несмотря на трудности, связанные с окружающим их непониманием, всё-таки иногда удавалось спасать от гибели уникальные произведения искусства, объявленные никому не нужным хламом. Так, Сергей Николаевич Тройницкий настоял на передаче в Эрмитаж среди прочих конфискованных церковных вещей, когда многие из них немилосердно расхищались, разукомплектовывались и задёшево продавались, подлинного шедевра петербургских серебряников елизаветинской эпохи во главе с мастером Захарией Дейхманом – отлитой из первого добытого на Колывано-Воскресенских алтайских рудниках русского серебра монументальной гробницы небесного покровителя Северной Пальмиры, князя Александра Невского.
[1002]
Однако серебряный иконостас Казанского собора отстоять не удалось, так как XIX век тогда совсем не ценился и доказать значимость и уникальность созданных в это столетие изделий было почти невозможным делом. Это тем более обидно, потому что иконостас Казанского собора был отлит из серебра от переплавленной утвари ограбленных русских церквей, вывозимого наполеоновским обозом и отбитого донскими казаками.
Пролетарский писатель Алексей Максимович Горький, волей рока вершивший судьбами культурного наследия России, поставленный фактически арбитром в определении художественной ценности вещей, в простоте душевной полагал, что произведения, которыми сейчас все восхищаются и иметь которые считают за счастье крупнейшие музеи мира, – это просто «художественно обработанное серебро фабрик Сазикова, Фаберже, Овчинникова, Хлебникова, т. е. рыночный товар, который – вследствие прекращения производства – ныне стал товаром антикварным», а посему они годны только в переплав и лишь потому не отправляются в печь, что это дороже обойдётся: «Ввиду того, что ценность этих фабрикатов повысилась в несколько раз – бессмысленно перетапливать их в слитки, бессмысленно, потому что убыточно».
Недалеко от него ушла и М.Ф. Андреева, о которой при её назначении на пост комиссара петроградской Экспертной комиссии Ленин отозвался: «Она справится с этой ролью так же хорошо, как со многими другими, которые ей приходилось играть на партийной работе», и которая, вероятно, о предназначенных к продаже коронных драгоценностях русских императоров торопилась ему сообщить: «Сейчас у нас большие надежды, что добудем денег в хорошей валюте за наши bric à brac», называя подлинные шедевры ювелирного искусства никому не нужным «хламом» и «старьём». В результате действий Экспертной комиссии в Петрограде к ноябрю 1920 года на её восьми складах собралось 120 тысяч различных предметов, а также несколько десятков тысяч ковров на сумму около 1,5 миллиардов рублей в ценах 1915 года. Сокровища, образовавшие Гохран, стали впрямую служить не только «удобным» экспортным товаром, «не загромождающим транспорта», но и залоговым фондом под иностранные займы и средством погашения внешних долгов.
Что же касается широко разрекламированных передач национализированных предметов в музеи, то поступления в них из Государственного Музейного фонда, в соответствии с указаниями Ленина в наркомпрос к Покровскому: «Я согласен дать им лишь строго необходимый минимум», – составляют не более 5–6 % от их общей массы.
[1003] Однако в счёт поступлений вещей из Госмузейфонда передавались для продаж в составе антиквариата через Наркомвнешторг и конторы «Антиквариата» на аукционах фирм Сотби и Кристи в 1927 году, а также фирмы Лепке в Берлине в 1929 многие экспонаты Эрмитажа, в том числе и из его Галереи Драгоценностей.
[1004]
