Через три месяца, 5 декабря, принцесса Максимилиана-Вильгельмина-Августа-София-Мария Гессен-Дармштадтская на торжественной церемонии в церкви Зимнего дворца перешла в православие, оставив из своих многочисленных имён лишь последнее. Уже на следующий день пышно отпраздновали официальное обручение новоиспечённой великой княжны Марии Александровны с цесаревичем. Рожистое воспаление лица, к счастью, бесследно прошедшее, едва не помешало свадебному торжеству, намеченному на апрель следующего года. Болезнь прошла, как ни странно, благодаря старому народному средству: ничего не говоря принцессе, под её кровать положили на несколько дней язык лисицы, и уже после первой ночи краснота прошла.
[406]
По ритуалу бракосочетания для невесты цесаревича полагался обязательный великокняжеский венец, знаменующий её титул. Поэтому 28 марта 1840 года «ювелиру Кеммереру» отпустили недостающие «пятнадцать бриллиантов на шатоны между солитерами к диадеме», отобранные им из тысячи шестидесяти девяти заключённых в оправы некрупных камней, весивших «от 21/4 крат и до семи на крату». Однако чем-то эти пятнадцать алмазов (общей массой в 122/32 карата) затем мастеру разонравились и были через две недели, 10 апреля, возвращены в число коронных бриллиантов.
[407] Заказ тем не менее был выполнен в срок. Великокняжеская корона, одновременно похожая и на диадему, поражала своей красотой.
Великая княжна Ольга Николаевна, впоследствии ставшая королевой Вюртембергской, так на склоне лет вспоминала свадьбу старшего брата: «Это было 16 апреля, канун двадцать третьего дня рождения Саши. Утром была обедня, в час дня официальный обряд одевания невесты к венцу в присутствии всей семьи, вновь назначенных придворных дам и трёх фрейлин. Мари была причёсана так, что два длинных локона спадали с обеих сторон лица, на голову ей надели малую корону-диадему из бриллиантов и жемчужных подвесок – под ней прикреплена вуаль из кружев, которая свисала ниже плеч. Каждая из нас, сестёр, должна была подать булавку, чтобы прикрепить её, затем на неё была наброшена и скреплена на плече золотой булавкой пурпурная, отороченная горностаем мантия, такая тяжёлая, что её должны были держать пять камергеров. Под конец Мама ещё прикрепила под вуалью маленький букетик из мирт и флёрдоранжа. Мари выглядела большой и величественной в своём наряде, и выражение торжественной серьёзности на её детском личике прекрасно гармонировало с красотой её фигуры».
[408]
Дочери Николая I вторила камер-медхен (горничная) из придворных новобрачной, запомнившая свою госпожу в тот торжественный день облачённой в белый сарафан, богато вышитый серебром и обильно разукрашенный бриллиантами. «Через плечо лежала красная лента; пунцовая бархатная мантия, подбитая белым атласом и обшитая горностаями, была прикреплена на плечах. На голове бриллиантовая диадема, серьги, ожерелье, браслеты – бриллиантовые.
В сопровождении своего штата великая княжна пришла в комнаты императрицы, где ей надели бриллиантовую корону. Императрица сознавала, что не драгоценные алмазы должны в этот день украшать невинное и чистое чело молодой принцессы: она не удержалась от желания украсить голову невесты цветком, служащим эмблемой чистоты и невинности. Императрица приказала принести несколько веток живых померанцевых цветов и сама воткнула их между бриллиантов в корону; маленькую ветку приколола на груди. Бледный цветок не был заметен среди регалий и драгоценных бриллиантов, но символический блеск его умилял многих».
[409]
Александра Феодоровна вспомнила, как сама два десятка лет назад готовилась к венцу. «Накануне 1 июля (воскресенье, день свадьбы. – Л.К.), который был в то же время и днём моего рождения, я получила прелестные подарки, жемчуг, брильянты; меня все это занимало, так как я не носила ни одного брильянта в Берлине, где отец воспитал нас с редкой простотой. <…> Меня одели наполовину в моей комнате, а остальная часть туалета совершилась в Брильянтовой зале, прилегавшей тогда к спальне вдовствующей императрицы. Мне надели на голову корону и кроме того бесчисленное множество крупных коронных украшений, под тяжестью которых я едва была жива. Посреди всех этих уборов я приколола к поясу одну белую розу».
[410]
Блестящие свадебные торжества закончились, а диадему цесаревны причислили к коронным вещам. До наших дней эта работа Кеммерера не дошла, однако описи позволяют предположить, что над сверкающей полоской ободка, составленной из двадцати сравнительно маленьких бриллиантов, всего лишь по 0,25 карата, дополненных восемью более крупными, чуть более карата камнями, возвышались своеобразными зубцами громадные жемчужные грушки: шесть перлов весили по 12 карат, а ещё четыре – по 7 (то есть почти от полутора до 2,5 грамм каждая жемчужина).
[411]
Портрет Николая I, пожалованный им дочери Ольге
В 1913 году камер-фрау Герингер, хранившая под своим присмотром драгоценности императрицы Александры Феодоровны, супруги Николая II, представила своей патронессе купленные за 53 700 рублей шесть лет назад у великой княгини Веры Константиновны, герцогини Вюртембергской, роскошную бриллиантовую «лучистую» диадему, сделанную Яковом Дювалем в первые годы XIX века, и дивной работы бриллиантовый медальон с портретом Николая I,
[412] невольно приковывающий внимание своей красотой.
Лик самодержца прикрывал великолепный шестикаратный плоский бриллиант, заключённый в овал из мелких, но зато столь же искусно ограненных алмазов. По краю медальона располагалась дюжина чудесных бразильских бриллиантов, каждый по четыре карата, а промежутки между ними так плотно заполняли мелкие алмазы-розы, что овальный ободок казался лентой, прикрытой сверху толстым пушистым слоем искрящегося всеми цветами радуги инея, совершенно скрывающего серебряную оправу с золотой подпайкой. «Белизну» камней подчёркивал золотистый нацвет большого плоского овального бриллианта (как чаще принято говорить, «желтоватой воды»), массой в семь карат, располагавшегося над медальоном-подвеской. Но больше всего поражал тонкостью исполнения похожий на кружево алмазный узор между обоими овалами: две ажурные веточки лавра с алмазными листиками и «плодиками»-бриллиантами скреплял внизу пышный, изящно «вывязанный» бант.
[413]
