К концу книги бездомный и хромой Призонфейс встречает на сельской дороге таинственного незнакомца. У этого человека необычные черты лица, он замкнут, невероятно элегантен и путешествует в кромешной тьме в сопровождении собаки. Призонфейса влечет к нему, к исходящей от него силе, он видит в ней «мудрость уверенности, счастье реальности, власть права». Когда-то незнакомец тоже был директором школы в городе под названием Золотые Врата, но ушел с поста, потому что не смог вынести тех, кто там учительствовал. Теперь он женат, живет в доме в лесу и всем доволен. Этот человек – представление Уайта о том, каким он сам станет в будущем: свободным Уайтом, торжествующим Уайтом, человеком, который на протяжении нескольких страниц читает нотации Призонфейсу о вредоносности школьной системы: «Для любого, кто два месяца кряду дрессировал ястреба и понимает, что все пойдет прахом, если ты хотя бы раз злобно посмотрел на это создание, – говорит он, – кажется совершенно невероятным, что на сложнейшую психологию человеческого существа можно воздействовать палкой».
Сидя у лампы, Уайт заканчивает речь, пожалуй, самую гуманную во всей книге. Он говорит о себе, каким он был в прошлом, с жалостью и состраданием:
«– Ты добровольно вернулся из университета в школу, потому что тебе еще нужна была школа, потому что тебе предстояло что-то открыть. Ты вернулся под крылышко наседки, желая обрести защиту, ибо ты сам был еще маленьким цыпленком, но ты к тому же что-то искал: тебе нужен был талисман, который позволит уйти.
– Так что же я ищу?
– Узнаешь, когда найдешь.
– Это мудрость или мужество?
– Возможно, это любовь».
Возможно, это любовь. Возможно. Представляю, как он пишет эти строки на маленькой кухне, свет блестит на клеенке, которая от этого кажется мокрой, за окном опускается ночь. Вскоре он разожжет огонь, но сначала напишет еще немного. Ястреб спит. Сегодня ни один листок не колышется на деревьях вдоль «райдингов», ничто не шелохнется в трех лесопарках, в лесах Стоу и лесах Соупит, над прудами Блэк-Питс. Глубоко под водой дремлют карпы. Всюду воцарились мир и спокойствие. Он негодяй. Свободный человек. Тот, кого отвергли. Тот, кто пал. Дикий. Жестокий. Волшебный. Человек, довольный своей судьбой. Уайт кладет ручку и наливает еще рюмку, потом вновь берется за перо и продолжает. Он повествует о том, как доктор Призонфейс спрашивает имя таинственного незнакомца, а тот отвечает, что имя ему Люцифер. Люцифер, несущий свет, падший ангел, дьявол во плоти.
Глава 14
Связь
У Кристины необычное выражение лица. Счастливым его не назовешь, но и несчастным тоже. Хотя напряженным – безусловно. В нем смешались энергичность, смелость и некоторая неуверенность. Сегодня она пришла посмотреть, как идет дрессировка ястреба, и я в порыве вдохновения решила сделать ее своим помощником. В последние несколько месяцев она очень терпеливо сносила все мои вызванные горем странности, но к такому предложению была совершенно не готова.
– Понимаешь, я не успеваю отойти на достаточное расстояние, – объясняю я. – Мэйбл сразу же летит за мной, стоит мне сделать первый шаг. Но ей нужно научиться подлетать ко мне с бо́льших расстояний: только тогда я смогу отпускать ее в свободный полет. Не могла бы ты придержать ее там, на поле, а я уж буду подзывать ее с твоего кулака?
– Тогда покажи, что надо делать, – говорит Кристина, бледнея.
– Это несложно.
Я даю Кристине запасную перчатку, сажаю птицу ей на руку и сгибаю ее пальцы таким образом, чтобы они удерживали опутенки.
– Повернись ко мне спиной. Да, так. Прекрасно. Теперь она меня не видит. Я отойду. И когда крикну «о’кей», повернись вправо, вытяни вперед руку и раскрой кулак, чтобы она могла взлететь.
Прикусив губу, Кристина кивает.
– Не перепутай: повернуться надо вправо. Иначе шнур может запутаться у тебя в ногах.
Кристина держит птицу с осторожной сосредоточенностью, словно это кувшин, который нельзя расплескать. Она стоит неподвижно, собранная, с прямой спиной – маленькая фигурка в пятнадцати шагах от меня в обтягивающих черных джинсах, футболке и ярко-красных кроссовках.
– О’кей!
Кристина поворачивается, и Мэйбл мчится ко мне, таща за собой шнур. Она летит так низко, что концы крыльев почти касаются дерна на поле. С каждым мощным взмахом ее тело изгибается и покачивается, но голова держится идеально ровно, как будто в нее вставлен гироскоп, и взгляд не отрывается от моей перчатки. Сверкают серебристые подкрылья, хвост раскрывается, она поджимает лапы для удара и, когда садится, с силой бьет по перчатке, словно мастер кикбоксинга.
– Получилось? – издалека кричит Кристина.
Я поднимаю вверх большой палец, и она отвечает тем же. В данный момент мы с ней два диспетчера на полетной палубе авианосца.
Мы повторяем урок. Потом еще раз. На следующий день идет сильный дождь, так что приходится тренировать Мэйбл у меня в гостиной: она свободно летает от Кристины ко мне и обратно. Ее путь с Кристининого кулака на мой лежит над ковром, мимо зеркала, под люстрой. Крылья с такой силой рассекают воздух, что качается абажур. На четвертый день птица уже прилетает ко мне с расстояния двадцать пять шагов. Она летит, не колеблясь, с земли, с кулака Кристины, с ветвей деревьев, с крыши павильона. «Спасибо за помощь, – говорю я Кристине по дороге домой. – Знаешь, похоже, мы почти у цели. Как только она станет подлетать с пятидесяти шагов, я ее отвяжу». При этой мысли я почти готова прыгать и визжать от радости. Только не надо торопиться. Но я не могу больше ждать.
Мне и раньше приходилось заниматься подзывом ястребов, но с Мэйбл все складывалось не так, как всегда. Я стояла, подняв руку, и насвистывала мелодию, что означало: «Пожалуйста, лети сюда. Здесь тебе будет хорошо. Лети ко мне. Не обращай внимания на огромные тучи, на ветер, который треплет за тобой деревья. Смотри на меня и никуда не сворачивай». Я слышала, как бьется мое сердце. Видела, как Мэйбл сначала пригибалась, а потом взмывала в воздух. Оставив присаду, она мчалась ко мне, и я, затаив дыхание, следила за ее полетом. Она все еще летала со шнуром, но я все равно боялась, как бы не случилось какого-нибудь недоразумения. Вдруг она отклонится от курса, испугается и умчится от меня навсегда. Но крылья, рассекающие воздух, несли ее прямо ко мне, и удар когтей, опустившихся на перчатку, всякий раз казался мне чудом. Настоящим чудом. Он означал: «Мне здесь нравится. Меня совсем не тянет в небо, в леса и поля». Ничто так не утешало мое измученное сердце, как возвращение птицы. Однако теперь становилось все труднее понять, где мое сердце, а где ястреб. Если птица сидела на расстоянии двадцати шагов по ту сторону поля, то часть меня неизменно была рядом с ней, словно кто-то перенес туда мое сердце. Мне вспомнилась фантастическая трилогия Филипа Пулмана «Темные начала», в которой у каждого персонажа есть свой деймон — животное, представляющее реальное воплощение души героя и сопровождающее его повсюду. Разлученные со своим деймоном люди испытывают боль. Эта книжная вселенная очень напоминала мою собственную. Если у меня на руке не было ястреба, я сразу чувствовала, что мне чего-то не хватает: мы стали частью друг друга. Горе, вызванное смертью отца, привело меня к ястребу, и этим объяснялась такая странность восприятия действительности. То, что птица прилетит ко мне, было так же очевидно, как падение предметов под действием силы земного притяжения. Словно возвращение ястреба на руку есть часть заведенного порядка вещей. Эта уверенность так глубоко укоренилась в моем мозгу, что, когда в ходе дрессировки что-то пошло не так, рухнул и порядок вещей.
