– Ты потеряла отца. А с обучением все в порядке. Может, ты сама и не видишь, но мне-то уж поверь. Скоро твоя птица будет летать без привязи. Осталось совсем немного, Хелен. Не мучай себя.
Со Стюартом я поделилась не всем. Не призналась, что у меня не оплачены счета и банк присылает строгие письма, что мои ночи превратились в кошмар, а по утрам я рыдаю. Но кое-что я все-таки сказала. Потом я перевела взгляд на Мэйбл. Ее голова поникла, и под клобучком птица казалась невыразимо печальной. Я погладила ее неровные, в змеиных чешуйках пальцы. Она спала. Я тихонько прикоснулась к клобучку, и моя рука ощутила тяжесть ее склоненной во сне головы. «Может, попросить Стюарта отвезти нас домой?» – подумала я. На меня навалилась ужасная усталость, и, казалось, нет никакого смысла заниматься дрессировкой. Но когда, поднявшись на холм, я сняла клобучок, Стюарт сразу обратил внимание на неожиданно напряженную позу Мэйбл, распушившиеся блеклые перышки вокруг пальцев, приподнятый хохолок, властную балансирующую хватку и, приподняв брови, спросил:
– Сколько она весит?
– Четыреста восемьдесят граммов.
– Ты только погляди! Это же совсем другая птица!
Так и было. Я начала с подзывов. Не надеялась, что Мэйбл откликнется, но все равно подзывала. И она полетела. Полетела, как будто решила сдержать обещание. С расстояния в пятьдесят шагов она помчалась ко мне, хлопая крыльями, над землей, покрытой кремневой галькой, ударила лапами в перчатку и осталась сидеть на руке. Я передала ее Стюарту и снова позвала. Трижды она уверенно летела на мою руку на всю длину шнура. У нее не возникало никакого сомнения или испуга. Мэйбл летела ко мне, как к себе домой.
– Ты нашла ее полетный вес, – похвалил меня Стюарт. – Еще несколько дней – и можно будет отпускать.
Конечно, он был прав. В течение многих недель я неверно определяла полетный вес Мэйбл. Но внимание осиротевшего человека к собственной персоне слишком велико. Я решила, что птица летит ко мне, потому что я смогла признаться Стюарту в своем подавленном состоянии. И мне сразу стало легче. По этой же причине ястреб перестал меня бояться. «Я должна попытаться стать счастливее, – сказала я себе. – Ради Мэйбл».
Глава 16
Дождь
Уайт мастерит ловушку. Дело это нелегкое. Но ему интересно проверить правильность древнего способа. Он очистил ясеневый прут от коры и согнул его в дугу. Приделал кожаные петли, покрыл почти трехметровой сетью с узелками, какую используют, чтобы птицы не клевали клубнику на грядках, и таким образом сделал ловушку, которую использовали еще старые сокольники. В качестве манка он привязал черного дрозда и теперь думает поймать ястреба в лесу «Три парка». По крайней мере попытается. В первый раз он увидел ястребов месяц назад и до сих пор не может забыть. На тетеревятников они не походили – маленькие, быстрые, узкокрылые. Высший пилотаж. Они летели с идеальным креном вокруг дерева, почти соприкасаясь кончиками крыльев, в точности как самолет вокруг ориентирных вышек во время воздушных состязаний в Хэтфилде. Мечта авиатора, мечта о будущем. Уайт тянется за катушкой бечевки: с ее помощью он набросит на ястреба сеть, которая не даст птице подняться с земли. Уайт вспоминает свой давний кошмарный сон. Будто бы, убегая в ужасе от банды головорезов, он прыгает в аэроплан и взмывает в воздух, к своему спасению. Но там его подстерегает опасность – телеграфные провода, перекрывающие путь к свободе. Уайт не знает точно, каких птиц собирается ловить. Но это явно не пустельга. Поймать сапсана тоже надежды мало. Скорее всего приходится рассчитывать на ястребов-перепелятников.
Однако птицы, которых Уайт приметил в лесу, не ястребы-перепелятники. Это чеглоки. Небольшие мигрирующие соколы с темно-рыжими «штанами» и тонкими белыми бровями. В тридцатых годах, в отличие от нынешних времен, они встречались крайне редко. Чеглоки ловят мелких птичек и насекомых на лету, так что едва ли Уайту удалось бы поймать чеглока на манок в виде черного дрозда, привязанного к земле. Но Уайт считал, что видел в лесу ястребов-перепелятников, и поэтому построил для себя укрытие из веток, а метрах в четырех-пяти от него установил ловушку, замаскировав ее землей и листьями. Он отдавал себе отчет, что забросил Тета. Перепелятники стали его новым безумным увлечением, его «сумасшедшим эльдорадо». Себе он объяснял, что якобы ловит птицу для своего бывшего ученика Питера Лоу, который потерял ручного ястреба-перепелятника. Другое объяснение сводилось к тому, что обучение Тета оказалось слишком легким делом, так что теперь ему надо попробовать свои силы в решении более сложной задачи.
Сейчас я думаю, что попытка раздобыть новых ястребов была для Уайта последним испытанием его привязанности к Тету. Он вел себя, как трус: наконец ему удалось добиться чьей-то любви, но он побоялся ей довериться и предпочел найти другое увлечение. Но надо сказать, что в детстве я не могла понять его поступка. «ПОЧЕМУ? – восклицала я. – Почему он забросил тетеревятника? Я бы так НИКОГДА не поступила». Мама протирала зеркало в ванной, и мне было видно отражение ее лица, а за ним – моего собственного, бледного и возмущенного. Тогда я впервые читала книгу Уайта и как раз дошла до перепелятников. Я так расстроилась, что просто не могла читать дальше, и, выскочив из постели, отправилась к маме за поддержкой.
– Ты говоришь про ту книгу о ястребе-тетеревятнике, о которой уже мне рассказывала?
– Да! Он уже обучил тетеревятника летать без привязи и вдруг начал делать ловушки, чтобы поймать перепелятников. Уходит из дома и бросает тетеревятника одного. Это же глупо!
Мама долго молчала.
– Может, он устал от тетеревятника? – наконец предположила она. Теперь она терла раковину.
Это уже звучало совершенно бессмысленно.
– Разве можно устать от ястреба?
Заметив, что я расстроена, мама положила тряпку и обняла меня.
– Не знаю, Хелен. Может, он просто недалекий человек.
Небольшая хищная голова в пятнышках, полосках и пестринках, как у кошки, с удивлением вертится в разные стороны. Обычно все бывает не так. Острый черный клюв открывается и закрывается. Он голоден. Прыгает по ограде вокруг колодца, крепко цепляясь когтями за край. Осыпаются кусочки ржавчины. Хочется есть. Он прыгает дальше, глядя вниз на длинный тренировочный шнур, но так и не находит на его конце человека, который всегда там стоит.
Где тот человек? Тету нужен был обзор, и он взлетел на ближайшее дерево. Одна ветка росла как раз над ним. Он подлетел к ней. Но ястребы не любят сидеть низко, если есть возможность подняться повыше, поэтому он запрыгнул на ветку, вскарабкался на следующую, потом еще выше, еще и еще, словно по лестнице, таща за собой шнур. Вскоре он уже сидел на самой верхушке дуба, куда никто не мог залезть, кроме него, и мир вокруг был как на ладони – небо, пестревшее голубями, спускавшиеся в сторону Стоу поля, крыша дворца и мерцающие на солнце пруды, все обелиски, храмы и классические аллеи, все, доступное глазу, что было встроено человеком в природный ландшафт двести лет назад. Маленькое ястребиное личико было опущено вниз, и ястреб осматривал открывшийся вид – великолепный вид, – как будто его и создали лишь ради этой красоты.
