На полках Уайта стояли специально подобранные книги по психологии. Он их читал, подчеркивал абзацы и делал заметки на полях о патологии сексуальных отклонений. В труде Альфреда Адлера «Индивидуальная психология» он нашел целую главу, посвященную гомосексуальности. В ней говорилось, что гомосексуалистам присуще поведение «людей, желающих вмешаться в ход времени». Адлер считал гомосексуалистов безответственными, поскольку они не желали взрослеть и становиться гетеросексуалами. Но вмешиваться в ход времени? Что написано пером…
А ведь Уайт действительно вмешивался в ход времени. Он обращал его вспять. Лежа под зеленым холмиком, напоминавшим могилу, он достиг способности быть невидимым, и после того, как вылез на свет Божий, почувствовал, что «перевернул день святой Люсии
[31]», самый короткий и темный день года, с которого земля вновь начинает катиться, к весне. Он говорил об этом времени как о возрождении, писал, что жизнь, «кажется, создает себя заново, кажется, находит щель, искорку света в глухих стенах хаоса». Уайт вообразил, что могила помогла ему уйти в небытие. Война с Тетом закончилась поражением, и это убило того Уайта, каким он тогда был. Но теперь с его апокалиптическим, детским видением искупления он представлял себя возрожденным к новой жизни и притом наделенным мудростью. К тому же, он возродился как человек, идущий по жизни из настоящего в прошлое. Раньше я думала, что Мерлин – это великолепный литературный персонаж, но теперь воспринимаю его как гораздо более удивительное создание – как подсказанное воображением Уайта собственное будущее воплощение. Мерлин родился «не на том конце времени». Он должен «жить, идя от того, что впереди, к тому, что позади, и будучи окруженным множеством людей, которые движутся от того, что позади, к тому, что впереди». Такая «обратная» жизнь дает Мерлину возможность предсказывать будущее, ибо для него будущее – всегда прошлое. В написанном в 1941 году заключении романа «Король былого и грядущего», который значительно позже был опубликован как «Книга Мерлина», Уайт рассказывает, как Артур ждет последнего сражения. Это уже пожилой человек, усталый и отчаявшийся. При появлении Мерлина королю кажется, что он видит сон. И тогда Мерлин упрекает короля: «Когда в двадцатом веке я был третьесортным школьным учителем, – с гневом говорит он, – все мальчишки писали по моему заданию сочинение, заканчивавшееся словами: «И затем он проснулся».
Стать Мерлином было мечтой Уайта, поэтому «Меч в камне» надо считать не просто художественным произведением, а пророчеством. Все, что нужно сделать, – это остановиться, подождать четыреста лет, и Варт появится у Уайта на пороге. Жилище Мерлина и все вещи в нем – это памятные реликвии из далекого будущего. «Я всегда боялся вещей, боли и смерти», – писал Уайт. Но сейчас он воссоздавал себя в виде человека, который обретет – или уже обрел – бессмертие в народных легендах.
В воображении все можно восстановить, поправить, залечить все раны, закончить все истории. Уайт не смог поймать своего пропавшего ястреба, но в облике Мерлина ему это удается с помощью кольца из воткнутых вертикально перьев и лески. Волшебник вместе с Вартом с триумфом возвращается в замок, неся пойманного ястреба. Так Уайт обеспечивает себе нового ученика: не ястреба, а мальчика, которому суждено стать королем. Он будет воспитывать его, объясняя нравственные законы власти, вдохновит его на создание круглого стола и на борьбу, в которой должна победить не сила, а справедливость. «Пример праведника всегда полезен невеждам, он смягчает их ярость понемногу, от века к веку, пока не будет удовлетворен дух воды», – говорит королю уж в конце «Книги Мерлина». Для маленького мальчика, который стоял перед игрушечным замком и думал, что его вот-вот убьют, превратиться в Мерлина – самая прекрасная мечта. Он будет ждать своего часа, преодолеет все трудности и однажды сможет истребить ужасное насилие в самом зародыше.
Глава 27
Новый мир
Сочельник. За окном заледенелая приливная река. Все, что не украшено бахромой из серебра и виньетками из черной ламповой сажи, окрашено в белый или ярко-синий цвет. Движущиеся точки – это зимующие утки, а мимо них по направлению к морю скользит гагара. Все замерло под тяжестью снега. Я до отвала наелась блинами с беконом в кленовом сиропе, и на душе у меня спокойно – спокойнее, чем за все время, что прошло со дня папиной смерти. Тихое умиротворение. Мама спит в соседней комнате, брат дома с родными своей жены, а Мэйбл у Стюарта и Мэнди почти за пять тысяч километров отсюда.
Мы с мамой проводим Рождество в Америке благодаря гостеприимству моего друга Эрина и его родителей Гарриет и Джима, которые держат недорогую гостиницу с услугой «ночлег и завтрак» на побережье юга штата Мэн. Я познакомилась с Эрином много лет назад в Уэльсе, где занималась разведением соколов. Любитель серфинга и соколиной охоты, он появился на станции в Кармартене и произвел впечатление человека, забредшего не туда, подобно гладко выбритому Кэри Элвесу в фильме «Принцесса-невеста». Эрина привели в Великобританию мечты о соколиной охоте, а вместо этого ему поручили мыть из шланга вольеры, да еще под проливным дождем. Но он справился со своим разочарованием, и мы стали друзьями. Настоящими друзьями. Говорят, таких встречаешь лишь раз или два в жизни. За годы нашего знакомства я часто приезжала к нему, и он познакомил меня со своими приятелями, замечательными жителями Мэна, которые не очень похожи на моих кембриджских друзей. Это рыбаки, охотники, ремесленники, учителя, владельцы небольших гостиниц, гиды. Они делают мебель, ловушки, изящную керамику. Готовят, учат, ловят омаров и лангустов, водят туристов на рыбалку за полосатым окунем. Большинство охотятся.
Занятие охотой в Мэне никогда не разделяло людей в зависимости от веками установленных классовых привилегий. Здесь нет огромных охотничьих угодий для охоты на фазанов, где банкиры соревнуются, чей карман больше, нет куропаточьих пустошей или рек с лососем, принадлежащих аристократам. В соответствии с общим правом, разрешено охотиться на всей земле, и местные жители очень гордятся такой эгалитарной традицией. Несколько лет назад я прочитала статью в журнале «Жизнь природы» выпуска 1942 года, которая своим обращением к этой традиции пробудила во мне чувства, овеянные военным прошлым. «Мой дед приехал сюда из Северной Европы по единственной причине: он хотел жить в стране, где можно рыбачить, не забираясь тайком на частную собственность какого-нибудь аристократа, где запрещено находиться простому человеку», – объяснял один охотник. При фашистских режимах в Италии и Германии, продолжал рассказывать автор статьи, охотиться могут лишь «владельцы поместий и их гости, то есть сильные мира сего». Конечно, автору пришлось немного сбавить обороты, потому что в Великобритании все было точно так же: «Не сочтите это за критику нашего доблестного союзника, – оговаривался он, – но нам ни к чему перенимать английскую систему землепользования». Более того, охота здесь – дело более приемлемое, чем в Англии. Мой здешний знакомый Скотт Макнефф, крепкий и энергичный любитель приключений, владеет собственным магазином мороженого. Летом он занимается торговлей, а зимой – ястребиной охотой. Он рассказал мне, что почти все жители Мэна так или иначе причастны к ноябрьской охоте на оленей. Даже если кто-то не охотится сам, он обязательно знаком с каким-нибудь охотником, а морозильные камеры во всем штате забиваются добытой собственными руками олениной, разложенной по пакетам, которые потом посылаются родным и друзьям. Здесь люди травят охотничьи байки точно так же, как у нас в Англии истории про выпитое в пабах.
