Теперь мне тридцать два, и у меня нет ни бойфренда, ни даже времени на него. Карл мне тоже не бойфренд, хотя он, похоже, до сих пор в меня влюблен. Ну не то чтобы страстно, пламенно влюблен – не сумасшедшей вспышкой молнии, а ровным стабильным огнем маяка, какой бы там ни использовали на маяках источник света. Я чувствую за собой некоторую вину, что не люблю Карла так, как любит меня он, но я уже много лет назад решительно дала ему отставку. К тому же, раз уж на то пошло, он по-прежнему носит все такую же куртку и такую же прическу, что носил тогда, пятнадцать лет назад. Что еще можно тут добавить?
Мы занимаем места на сцене: Карл за клавишами, я – у капризного и ненадежного микрофона. Увы и ах, я сама понимаю, что мне недостает эффектности, этакой чувственной зажигательности. На сцене я всегда ощущаю собственную незначительность – и отчасти потому, что я лишь чуточку выше стойки микрофона.
Многоголосый гул, царящий в пабе, прерывается легкой паузой, слышатся разрозненные хлопки. В этот раз без всякого вступления (ни «Раз, два, раз, два», – как я обычно проверяю микрофон, ни приветственного возгласа: «Добрый вечер, Лондон!») мы начинаем свою программу. Поскольку в этом пабе собираются преимущественно ирландцы, в нашем репертуаре обильно представлена группа U2, равно как The Corrs и Шинейд О’Коннор. Еще мы, как правило, выдаем несколько популярнейших хитов шестидесятых и под конец исполняем некоторые, ставшие классикой, лирические песни, дабы ублажить напоследок столь слезливых во хмелю клиентов.
И вот я изливаю в музыке душу, плавно переходя от одной песни к другой, в завершение склоняюсь в поклоне – и в ответ получаю отдельные приглушенные хлопки. И ради этого я трачу свои силы, свою жизнь? Ради нескольких скудных крох признания и нескольких, не менее жалких, фунтов в конвертике в конце недели?
Стоило мне вернуться за барную стойку и вновь взяться за пинты, ко мне наклоняется один из посетителей и, обдавая меня пивным облаком, говорит:
– У тебя классный голос, детка. Зря ты, черт возьми, растрачиваешь его здесь.
– Спасибо.
– Тебе бы на «Минуту славы». Ты бы там всех, поди, заткнула за пояс.
Мне уже не первый раз об этом говорят. Причем обычно это делают мужчины с густым пивным духом и совершенно ничего не смыслящие в музыкальной индустрии.
– Отличная мысль! – отвечаю я. Мне нет смысла объяснять ему, что для того, чтобы принять участие в каком-нибудь из этих, «ищущих таланты», вышибальных шоу, надо быть не старше лет двадцати двух и обладать плоским – не толще среднего панкейка – животиком. Ни то и ни другое ко мне, увы, не относится.
Наконец мой почитатель пошатываясь отходит прочь, стиснув в руке стакан.
Следующую пинту лагера я подаю Карлу.
– Хорошо прошло, чел, – отмечает он. – Вроде как «С тобой или без тебя»
[3] реально было потрясно.
– Согласна.
– Я завтра к тебе закачусь. Промчимся по нашей программе – может, добавим че-нить новенькое.
– Конечно.
Мы всякий раз с такой серьезной дотошностью прорабатываем наши выступления, будто бы сошли с «Арены Уэмбли», а не с самопальных подмостков занюханного паба, и порой, признаюсь, в такие минуты мое сердце колотится чаще.
Как-то раз в конце вечера незнакомый молодой человек попросил у меня автограф – хотя, кто знает, может, он хотел лишь позабавиться? Его приятели расхохотались, когда он показал им бирдекель с моим именем, выведенным по нему маркером. И тем не менее я уже целую неделю после этого случая чувствую себя на седьмом небе.
Я подавляю невольный вздох. Не надо думать, будто я не лелею иных амбиций, кроме как петь в пивнушке за гроши и по совместительству наливать напитки. Я бы совсем не прочь оказаться Джосс Стоун, Джамелией и Джанет Джексон, вместе взятыми. Но, скажите на милость, где и как могу я ухватить за хвост свой счастливый случай, если все дни и ночи только и делаю, что зарабатываю на кусок хлеба?
Глава 2
Когда день за днем забираешься в постель лишь к часу ночи, то новое утро, кажется, наступает до невозможности быстро.
С трудом разлепляю веки. Мало-помалу мутная пелена перед глазами рассеивается, и я наконец в состоянии встать. Сунув ноги в тапочки с черно-белой «буренкиной» расцветкой, бреду по квартире, пытаясь не видеть, в какой невообразимо ужасной дыре я живу. Даже Шрек и тот, наверно, отворотил бы нос, предложи ему здесь поселиться. А ведь он-то как раз привык обретаться на болоте. Несколько лет назад от избытка влажности у меня разъело потолок, и из-за размножившихся там целых колоний плесневых спор, ныне обитающих со мной в одной квартире, у меня развился пока что небольшой, похожий на астматический, кашель. Самое то для человека, чьи средства к существованию, как правило, зависят от голоса! Впрочем, это ерунда – держу пари, вы бы на этот кашель даже не обратили внимания.
Прошаркав в ванную, я уныло стою в растрескавшейся ванне, дожидаясь, пока жиденькая струйка воды, что я, смеясь, называю душем, сумеет как-то привести меня в чувства, и, зажав в руке истертый обмылок, намываю свое уставшее, измотанное тело.
Бедное мое горло! Каждое утро у меня такое ощущение, будто я заглотила с десяток бритвенных лезвий. Видя в этом результат своего пассивного курения в пабе, я за день выпиваю не один галлон воды, чтобы как-то нейтрализовать действие дыма. Вот уж скорее бы настал тот день, когда курение наконец запретят!
Следующим во мне просыпается обоняние. Мое жилище расположено прямо над индийским рестораном «Империя специй». В рекламе заведения утверждают, что его открытие суть «…главное событие на канале Би-би-си», – вот только забывают упомянуть, что единственный раз, когда это заведение засветилось на телевидении, была программа местных новостей, где говорилось о вспышке сальмонеллеза – когда три десятка обедавших там людей слегли с пищевым отравлением. Хозяин ресторана Али, судя по всему, теперь надеется, что у его клиентов очень короткая память, равно как довольно крепкие желудки. Моя же главная беда в том, что шеф-повар «Империи специй» около шести утра уже ставит на плиту сковороду и начинает что-то жарить. И все, что бы я ни делала дома в часы пробуждения, сопровождается всепроникающим запахом готовящихся приправ. Стоит мне проснуться, и мой животик от нетерпения урчит, будучи убежден, что на завтрак его непременно ожидает чесночный бхаджи
[4], в то время как у меня в планах совсем иное.
Не съезжаю я отсюда лишь потому, что мой домовладелец Али – славный, в сущности, парень. Может, моя квартирка и не обитель домашнего уюта и изысканности и даже не соответствует элементарным нормам здоровья и безопасности, – однако Али очень спокойно относится к тому моменту, когда подходит срок платить за жилье. И если я порой действительно стеснена в деньгах, он позволяет мне несколько смен помыть посуду в его ресторане, пока я не компенсирую свой долг. Так что как раз такой арендодатель мне и нужен – а не какой-нибудь алчный огр-людоед со слюнявым ротвейлером.
