Я еще одеваюсь, когда слышится звонок в дверь, и я прекрасно знаю, что это может быть только Карл. Приятель наверняка принес мне на завтрак какую-нибудь вкусняшку, зная, что у меня вечно не хватает денег на еду. Я нередко спрашиваю себя: не перестану ли я просто-напросто существовать, если однажды Карл меня покинет?
У моего друга имеется – ни больше ни меньше – оксфордская степень в такой непонятной для меня науке, как социальная антропология. Уж не знаю, как ему удается обводить вокруг пальца департамент здравоохранения и соцобеспечения, но это означает, что Карл вполне может жить на пособия и большую часть недели подрабатывать там и сям за наличку. Так что мой друг относительно процветает – особенно относительно меня.
Я быстро влезаю в джинсы и уже на бегу натягиваю через голову джемпер.
– Мир, – хипповски подняв два пальца, приветствует он, когда я открываю дверь.
– Ты мой семидесятник! – усмехаюсь я, с любопытством косясь на его пакет со снедью.
– Там бейглы
[5], – поймав мой взгляд, поясняет Карл. – Из новой забегаловки через дорогу. Пожалуй, стоит попробовать.
– Клевяк!
– И кто из нас семидесятник?
– Это я с иронией, – усмехаюсь я, торопливо освобождая Карла от его ноши.
– И как нынче поживает наше Белокурое Тщеславие?
– Чудесно – если не считать того, что я устала как собака, вся разбита, а еще из-за ежедневного вдыхания дыма восьми тысяч «Бенсон и Хеджес» скоро останусь совсем без голоса. Ну а ты как?
– Клевяк, – улыбается в ответ Карл.
На кухне, оснащенной разве что буфетом да еле дышащим газовым бойлером, уже целую вечность закипает чайник – я же пока кладу нам в чашки по паре ложек дешевого растворимого кофе. Карл тем временем принимается намазывать бейглы сливочным сыром, прихваченным в той же забегаловке. Мне даже больно видеть, с какой любовью и заботой он отдается приготовлению для меня завтрака. Да, наша жизнь была бы куда проще, люби я Карла так же, как он меня.
– И не забудь чуточку оставить Пискуну.
Карл возводит глаза к потолку.
– Все ж таки, кроме тебя, это единственный мой друг в этом мире, – добавляю я.
– Эта мышь прогрызла у тебя плинтус и провод от тостера. Не очень-то мне льстит попасть с ним в одну категорию.
– Все равно, он – мой домашний зверек.
Я совершенно не разделяю мнение всех моих знакомых, что Пискун – дикая заразная тварь, которую надо во что бы то ни стало уничтожить, и как можно быстрее. Это очень забавное и чрезвычайно вертлявое существо, к тому же не требует много денег для прокорма. Кто бы по-настоящему был мне по душе – так это кошка (да-да, я уже достигла той жизненной стадии, когда становятся кошатницами), однако у меня нет средств, чтобы ее содержать. И хотя она была бы мне милой и чудесной подружкой, она же явилась бы и неумолимым проедателем моего и без того плачевного бюджета. Так или иначе, я утешаю себя тем, что присутствие в доме кошки определенно не пошло бы на пользу ни мне с моим кашлем, ни уж тем более Нейтану с его астмой.
Карл передает мне крохотный кусочек булочки, намазанный мягким сыром, и я любовно помещаю его рядом с маленькой мышиной дырой в кухонном плинтусе. Обычно Пискун оттуда выскакивает, быстро хватает то, что я ему положила, и тут же утаскивает еду в свою норку. На сей раз, появившись, он усаживается на кухне, радостно уничтожая угощение. Если бы он мог говорить, то, не сомневаюсь, непременно присоединился бы к нашему разговору, о чем бы он ни шел. Минус его нынешнего присутствия – что мне придется убирать чуть больше мышиного помета. Плюс же в том, что Пискун перестал наконец потрошить коробку с хлопьями, которые я обычно делаю себе на завтрак. Хотя, может статься, ему просто не по вкусу этот бренд? Хлопья эти неприлично дешевой марки, и, возможно, даже у мышей имеются свои пределы.
Карл присаживается на столешницу, отчего я невольно хмурюсь. И дело здесь не в вопросах гигиены – я просто боюсь, что хлипкий стол не выдержит его веса.
– Мне пришла тут в голову одна идейка, как поправить твои финансы, – говорит мой друг, берясь за завтрак.
– Ограбить банк?
– Нет, куда легальнее. Сеструха у меня сейчас трудится в кадровом агентстве. Могла бы подобрать тебе постоянное местечко на дневное время.
– Здорово. – Я уже готова на все. Признаться, я даже взялась нарезать бумажки с объявлениями, подумывая заняться сексом по телефону. Знаю, это ужасно, но, ежели потребуется, я смогу тяжело и страстно дышать в трубку и говорить разные скабрезности.
– Печатать умеешь?
– Нет.
– Ну и ладно, мы ей этого не скажем. – Карл задумчиво потирает подбородок. – А какими еще умениями можешь похвастаться?
– Никакими.
– Тогда мы это тоже обойдем. – Он достает мобильник. – Ну что, звоню?
И не успеваю я что-либо ответить, Карл говорит в трубку:
– Привет, Джулия! Здорово, братан на связи. – И дальше брат с сестрой болтают на им одной понятной тарабарщине. – Слушай, я тут пытаюсь выручить Ферн, – возвращается наконец Карл к нормальному языку. – У тебя там в заявках часом нет какой-нибудь суперской вакансии, на которой отвалят кучу денег?
До меня доносится от трубки невнятное бормотание в ответ.
– Ты че-нить смыслишь в опере? – поворачивается ко мне Карл.
– Нет, – мотаю головой.
– Да, – отвечает в трубку Карл. – Да-да, она большой любитель.
– Да нет же! – возмущаюсь я.
– Цыц! – шипит он мне, прикрывая рукой динамик. – Тебе нужна работа или нет?
– Нужна.
– Будем давать напрокат дивидишки с операми.
– У нас нет ни у кого DVD-плеера, – напоминаю я.
– Ручку! Дай чем записать, – требует Карл.
Я послушно передаю ему авторучку, и он записывает адрес.
– Я пред тобой в долгу, – говорит он сестре. – Чао, детка.
Наконец вешает трубку, оборачивается ко мне:
– У тебя нынче собеседование.
– Ничего себе!
– Личным помощником к какому-то оперному типу.
Я беру у него из рук листок. Похоже, сегодня мне предстоит нанести кому-то визит в апартаментах в Доклендсе
[6].
– Мне ни за что это место не получить. Я же ничегошеньки не умею!
– Ты весьма изобретательная женщина.
