У меня невольно открывается рот, но прежде чем от меня требуется что-либо ответить, Эван продолжает ворчать:
– Вы знаете, сколько времени я занимался, чтобы сделаться оперным тенором?
Я отрицательно мотаю головой, хотя понятно, что моего ответа не ждут вовсе.
– Восемь лет! Восемь долгих лет я рос к большой сцене, получая жалкие гроши. Забывая о светской жизни и жертвуя личными отношениями ради того, чтобы безупречно выучить очередную роль. Все, что мне удавалось заработать, я тратил исключительно на уроки вокала, дабы в совершенстве овладеть своим ремеслом. Вы же знаете, тенорами не рождаются – этот тембр старательно пестуется, формуется и лепится, в один прекрасный день превращаясь в изумительный инструмент. Это многие часы бесконечного, упорного труда над своим голосом, постоянного оттачивания и отделки, пока он не достигнет мыслимого для человека совершенства. Я неустанно учил, проигрывал и буквально проживал все те роли, что подходили для моего тембра, делая их своими ролями. Вот почему в «Ла Скала» мне аплодируют стоя! Вы хоть представляете, скольким я пожертвовал, чтобы оказаться сейчас тем, что я есть? – Он презрительно фыркает, глядя в экран на Тэдиаса. – А нынешние певуны хотят добиться всего мгновенно, без усилий. Женщины только и делают, что выставляют напоказ свои полуобнаженные тела, а мужчины полагают, что нехватку таланта с успехом можно замаскировать гелем для волос. И подумаешь, какая ерунда, что им не взять верные ноты! В студии-то им все подправят! И ведь он даже не способен петь вживую! – тычет Эван пальцем на экран.
Теперь, присмотревшись получше, я и правда вижу, что Тэдиас не поет, а занимается под свою музыку пантомимой. Причем рот у него открывается и закрывается немного невпопад, не очень-то соотносясь со словами фонограммы. И мне становится ужасно неловко за него. Ведь он с таким трудом пробился в финал «Минуты славы» и, дабы не вылететь с шоу, перед жюри, поди, еженедельно пел вживую – а теперь не может оправдать успеха без фальшивки? Я невольно поглубже втискиваюсь в диван. Ничего удивительного, что Эван Дейвид поднимает его на смех!
– Да я, собственно, и не виню этих детишек, – продолжает Эван. – Во всем виноваты эти дурацкие развлекательные шоу по поиску талантов. Они создают у молодежи ложное впечатление, будто для того, чтобы стать знаменитым, достаточно лишь научиться хорошенько крутить задом. И пожалуйста – теперь никто уже не хочет заниматься упорным трудом. Никто не хочет выстрадать свою славу!
Меня подмывает сказать ему, что стояние в очереди под дождем с тысячами других таких же талантов ради того, чтобы урвать всего лишь минутный шанс прославиться, ничего потешного собой не представляет и для людей вроде меня может быть единственной возможностью показать себя миру. Но в то же время я согласна, это совсем не равноценно тому, чтобы восемь лет упорно работать над собой, будучи изначально несомненно одаренным от бога.
Эван снова взглядывает на экран с Тэдиасом.
– Через год никто даже не вспомнит его имени!
От этих слов я невольно съеживаюсь. Тут же старательно пытаюсь выудить из памяти имя того, кто выиграл конкурс до Тэдиаса, – и никак не могу вспомнить. Его имя кануло в Лету. Некое исчезнувшее в Граде Забвения мимолетное чудо с одним-единственным хитом, которого всю оставшуюся жизнь будут спрашивать: «Не ты ли там раньше?..» Я вспоминаю Карла, которому с трудом удается сводить концы с концами, то выступая в «Голове», то виляя на своем скутере через пробки, чтобы развезти пиццу. Вот там – реальная жизнь. Моя жизнь. И ради погони за этой дурацкой мечтой я, можно сказать, предала самую важную в своей жизни дружбу?..
На мое счастье, не успела я еще больше углубиться в эти рефлексии, раздается стук в дверь.
– Мистер Дейвид, до выхода пятнадцать минут.
Эван поднимается с дивана и потягивается.
– Лучше мне, пожалуй, сейчас одеться, Ферн.
Эван стягивает с себя белую футболку, и я иду доставать его парадную сорочку со стоячим, отогнутым по углам, воротничком. Эван вновь оказывается передо мной с обнаженным торсом, и я невольно вздыхаю, накидывая ему на плечи тонкую шелковистую рубашку. С привычной сноровкой он застегивает пуговицы, и я дрожащими, независимо от моей воли, пальцами помогаю Эвану закрепить запонки. Затем передаю ему бабочку. Эван с опытным видом ворочает на шее галстук, пока не добивается идеально сидящего узла. Тогда я наконец расправляю смокинг, и Эван облачается в него, энергично поводя плечами.
– Ну и как я выгляжу?
Потянувшись к его плечам, я аккуратно разглаживаю пиджак, затем проверяю, чтобы воротничок сорочки стоял симметрично, чуточку поправляю на месте бабочку, убедившись, что сидит она абсолютно идеально. На груди рубашки обнаруживаю тонкие складочки и, не успев осознать собственные действия, провожу по ним пальцами, старательно выравнивая. Сквозь тонкую ткань я чувствую жар его тела… И тут мои руки внезапно прерывают это занятное путешествие, замирая у него на груди.
– Пожалуйста, продолжайте, – глядит на меня сверху Эван. – Мне очень понравилось.
– Простите, – поспешно говорю я. – Я малость увлеклась. Слишком переусердствовала в своих обязанностях. Вы, как всегда, выглядите отлично. Просто восхитительно!
– Спасибо.
Его потемневшие глаза влажно поблескивают. Теперь-то я понимаю, почему по всему земному шару на миллионах офисных стен пришпилено его фото.
– Надеюсь, все пройдет как надо, – добавляю я.
– Не сомневаюсь.
Умом я понимаю, что Эван Дейвид уже тысячи раз до этого выступал, но все равно от волнения за него на ладонях выступает холодный пот. Точно такое же ощущение у меня бывает, когда я веду Нейтана в астматическую клинику. Мне ужасно хочется, чтобы мне самой довелось все пройти, а не ему.
Эван поддергивает на место манжеты.
– Нам так и не удалось выяснить, вы ли это пели тогда, прежде чем так внезапно упорхнули?
– Да, – честно говорю я. – Это была я.
– И вы стремитесь стать певицей? – вопросительно поднимает он бровь.
Я чувствую, что вся аж запылала. После всего, что он только что тут высказал о Тэдиасе, признаться в подобном было бы сущим сумасшествием.
– Что?! Чтобы быть, как эти жалкие идиоты с «Минуты славы»? – Я разражаюсь чересчур громким и даже визгливым смехом. – Ну уж нет! Ни за что. Я, пожалуй, оставлю свое пение для душа. Или, может быть, спою на какой-нибудь «семейной свадьбе», если хорошенько выпью.
– У вас хороший голос, – говорит Эван. – Он явно свидетельствует о таланте. Мы с вами пели в совершенной гармонии.
Теперь-то я понимаю, что он попросту подтрунивает надо мной. О да, конечно, я и Эван Дейвид слились в совершенной гармонии!
И в этот момент, спасая меня от дальнейших унижений, вновь раздается стук в дверь.
– Ваш выход, мистер Дейвид!
Вдруг Эван берет меня за руку и подносит мои пальцы к губам, нежно их целуя.
