– Пошли, – киваю я Карлу. – Если угостишь дешевым кьянти, то, может, и сумеешь меня уболтать потом еще разок порепетировать.
– А мне не удастся уболтать тебя на что-нибудь опосля? – мурчит он, блудливо шевельнув бровями.
– Однажды я сделаю тебе сюрприз, – усмехаюсь я. – Возьму и скажу «да» – и ты не будешь знать, что со мной делать.
– Я вылезу из кожи вон, – пылко уверяет он.
Целую Карла в щеку.
– Я так высоко ценю твою дружбу, что не хочу запятнать ее, уравнивая с презервативами.
– Даму твоих лет не очень-то красит роль недотроги, – роняет он уже на пути к дверям.
– А жирная итальянская пища обычно не относится к афродизиакам, – парирую я.
Краем глаза я замечаю своего угрюмого – и, может, вправду свихнувшегося – родителя, пытающегося на кухне утопить свои печали в виски. У меня едва не срывается с языка позвать его за компанию, но Карл тут же кидает на меня упреждающий взгляд. И он совершенно прав: это вызовет только еще одну словесную перепалку.
– Мы уходим, пап, – сообщаю я.
Отец поднимает голову, тяжело уставясь на меня.
– Счастливчики.
– Ничего хорошего тебе это не даст, – выразительно взглядываю я на его быстро убавляющийся «Джеймсон».
– Задница. Жопа. Сиськи, – изрекает папаша, однако уже без прежнего энтузиазма.
– Может, попробуешь изобразить какую-нибудь другую хворь? – спрашиваю его. – А то эта уже начинает приедаться.
– Кажется, у меня еще и кружится голова, – мрачно говорит он, широко расставляя ладони по столу, словно пытаясь удержать равновесие.
Я непроизвольно скриплю зубами.
– А как насчет бешенства? – предлагаю ему. – У тебя, должно быть, куда больше на это опыта. Можешь даже взять жидкость для мытья посуды, чтобы изобразить пену у рта.
А заодно, думаю, и смыть всю ту мерзопакостную дрянь, что извергается из него в последнюю неделю.
Его покраснелые от постоянных возлияний глаза страдальчески округляются.
– Вот только с мамой все это не срабатывает, – напоминаю я. – Ей совершенно безразлично.
Я решила не сообщать пока отцу, что куда более небезразличен нашей матушке привлекательный джентльмен азиатской наружности, владеющий ныне магазином, где она работает, и что теперь она частенько исчезает по вечерам и на выходные на свидания, не сообщая другим членам семьи, куда идет. Это наверняка гораздо быстрее привело бы моего папочку в форму, нежели мои нынешние старания, однако я ни за что не заставила бы себя сделаться вестником злого рока. Возможно, когда у меня будет больше доказательств матушкиной неверности, нам с Джо придется устроить насчет этого семейный совет вместе с отцом.
Игнорируя все мои основные инстинкты, требующие оставить его самого расхлебывать все то, что заварил, я иду к отцу и крепко его обнимаю. Мой отец вообще-то крепкий коренастый мужик, но почему-то сейчас он мне кажется маленьким и каким-то съежившимся.
– Мы ненадолго, – говорю ему. – Прими пока душ, освежись немножко. – («И попытайся вновь обрести человеческое лицо», – добавляю про себя). Шутливо подталкиваю его локтем: – Слабые духом никогда не завоюют сердце прекрасной дамы.
– Пшшла ты на хрен, – получаю в ответ.
Видя, что у меня вот-вот вырвется из ушей пар и я взорвусь, Карл поспешно сжимает ладонью мои пальцы и тянет меня к выходу.
– Я ведь чуть его не отдубасила, – горестно качаю головой уже снаружи. – С меня бы сталось.
На улице сразу овевает лицо вечерней свежестью.
– Значит, говоришь, слабые духом никогда не завою-ют сердце прекрасной дамы? – с насмешливым взглядом переспрашивает Карл. – А ко мне этот твой совет тоже относится?
Глава 32
Ну вот и Кардифф, столица Уэльса, – оживленный город-космополит. К тому же это и родина Эвана Дейвида, самое ее сердце – место, где его любовно называют знаменитым сыном родного края. За последние десять лет миллионы фунтов британских стерлингов были вбуханы в эту прежде безнадежно хиреющую местность, чтобы превратить ее в туристический город мирового значения, а также центр всей европейской культуры. Старинные торговые ряды, отстроенные еще в Викторианскую эпоху, а ныне заполненные модными дизайнерскими бутиками, стоят бок о бок с новыми, тянущимися к небу современными жилыми застройками, цены в которых заставят содрогнуться даже обитателей лондонского королевского боро
[37] Кенсингтон и Челси. Сказочный средневековый замок в центре города борется за внимание туристов со здешним музеем, хранящим богатейшую коллекцию импрессионистов – одну из лучших за пределами Парижа.
Все было ему таким вроде бы знакомым и любимым. И все же с каждым разом, как Эван возвращался домой, родные места казались ему все более далекими и чужими. Вот и теперь – незнакомый доселе указатель направлял его к какой-то очередной скульптуре из нержавейки.
На этот раз его приезд был приурочен к открытию нового театра Уэльской национальной оперы
[38] – здания, предназначенного для поддержки оперного искусства края, а также являющегося домашней сценой для Национальной оперной труппы Уэльса, той самой, что когда-то дала Эвану первую в его сценической жизни ведущую роль. И теперь, когда бы ни возникла у родной труппы надобность в его участии, он гарантированно готов был найти ей место в своем напряженном графике. В какую бы точку мира Эван ни отправился, нигде не принимали его так тепло и сердечно, как в этом городе с его щедрой душой. Его соплеменники-валлийцы уж точно знали толк и в празднествах, и в похвалах!
Облицованное чудесным валлийским серо-лиловым сланцем, хорошо перекликающимся с окружающим ландшафтом, здание театра с изогнутой нержавеющей кровлей – среди местных ласково прозванное «армадилло»
[39] – величественно стояло на самом краю новенькой, поражающей взгляд предпортовой застройки в Кардиффской бухте. Оно успело прочно укорениться в валийских сердцах как безусловная гордость нации. Красующийся на фасаде театра стих на валлийском, выполненный шестифутовыми буквами, воспевает художественную правду и вдохновение, рядом, уже на английском, выведено: «В этих камнях поют горизонты»
[40]. Замечательное местечко для выступления, отметил Эван. И весьма удачный момент, чтобы возобновить старые связи.
