Наклонившись к могиле, где была погребена его раздавленная горем мать, его сильный и талантливый отец, от которого он унаследовал свой божественный голос, и его юная красавица-сестра, Эван поднял безупречно белый цветок и задумчиво смял в ладони нежные лепестки. Если ему случится однажды встретить ту, с которой он вновь захочет петь битловские песни – к примеру, кого-то вроде Ферн, – неужели ее так же безжалостно вырвет у него жестокий рок? Разве сможет он когда-нибудь держать в руках собственное дитя и не дрожать от страха при мысли, что способно уготовить ему будущее? От одной этой мысли Эвана пробирал озноб. Однако какой смысл был в его существовании, в его успехах и достижениях, если всему этому он мог порадоваться только в одиночку? Эвану крайне нелегко было это признать, но он уже устал таиться в своей раковине, всегда оставаясь совершенно один. Может, как раз настало время набраться смелости и разделить свое бытие с кем-то еще?
Вот только он слишком хорошо знал, что потеря кого-то горячо любимого может разрушить всю жизнь человека, погрузив его в невыносимый мрак отчаяния, лишающий способности что-либо делать – ну разве что на самом примитивном уровне. Неужели он сумел бы рискнуть снова кого-либо так сильно полюбить? Готов ли он поставить на кон все, что с таким трудом наработал за свою жизнь? Возведя вокруг себя непроницаемую защитную оболочку, Эван теперь желал лишь одного: чтобы кто-то вошел в его жизнь, проткнув эту защиту и освободив его. И тогда с его помощью Эван, без сомнений, сможет вырваться на волю и вернуться в реальный мир.
Эван поднял глаза к небу и заплакал. Это селение, и эта трагедия, и эта страшная потеря до сих пор сидели у него в крови, болезненно перекатываясь по жилам. И вся его жизнь проходила в неустанных попытках прогнать от себя темноту. Именно поэтому ему всегда нужны были светлые и просторные апартаменты с большими комнатами. Именно поэтому он требовал, чтобы окна не закрывались никакими шторами. Именно поэтому от шума самолетного двигателя его душу остро пронизывало страхом. Именно поэтому он старательно поддерживал свое здоровье горстями разных витаминов и соблюдал строгий режим постоянных тренировок. И именно поэтому, оставаясь ночью один, Эван до сих пор спал при включенном свете.
Глава 41
– Вы кто?
Резко крутанувшись вокруг оси, я вижу в дверях на кухню своего папочку, озадаченно скребущего в затылке.
– Что?
– Кто вы? – вновь спрашивает он. – Что я тут делаю?
Несмотря на то, что мой сжавшийся на нервах желудок решил, что есть мы нынче не хотим, я все же налегаю на хлопья.
– Некогда мне, пап, с тобой тут развлекаться, – поднимаю я ладонь. – Сегодня у меня очень важный день. Сегодня первый тур на телеконкурсе «Минута славы», и мне надо хорошенько собраться с мыслями.
– Скажите свое имя, – говорит отец, точно под гипнозом. – Я с вами знаком? Война уже закончилась?
Ясно, у папы с головой совсем беда.
– Что на сей раз? – раздраженно опускаю я миску. – Мнимая амнезия? Теперь ты это подхватил? С синдромом Туретта, значится, не прокатило?
В последнее время мой солидных лет родитель в подобном случае посылает меня куда подальше, однако сегодня этого не происходит.
– Где я? – вопрошает он, изумленно озирая кухню.
– Ой, бога ради, давай-ка завязывай.
Недолго думая, я топаю в гостиную, к компьютеру, и едва он загружается, открываю интернет-историю.
А, ну да! Папочка побывал на разных информационных сайтах по болезни Альцгеймера. Так что, предположив амнезию, я была не так уж далека от истины. Но, похоже, отец рассчитывает, что «альцгеймер» вызовет больше сострадания. Ну-ну, надейся!
– Что, у тебя теперь болезнь Альцгеймера? – возвращаюсь я в кухню. – Это большее, на что тебя хватило?
– Сейчас что, пора завтракать? – с оторопелым видом снова оглядывается он по сторонам. – А что я обычно ем на завтрак?
– Надеюсь, обычно ты ешь дешевые и противные хлопья, – огрызаюсь я, – потому что больше ничего у нас нет.
Папа усаживается за стол, и я с демонстративным стуком ставлю перед ним тарелку с хлопьями.
– Благодарю вас, – молвит он, – вы очень хороший человек. – И, принявшись за хлопья, добавляет: – Кем бы вы ни были.
– Зря стараешься, – хмыкаю я. – Это совершенно не сработает. Матушка великолепно управляется и без тебя.
От этих слов отец заметно вздрагивает.
– Ты что, не видишь, что только зря теряешь время? Маме ты совсем до лампочки, и не могу сказать, чтобы я ее осуждала при том, какие дурацкие представления ты тут устраиваешь. Неудивительно, что ее куда больше интересует мистер Пат…
Вот тут-то папа сразу вскидывается! Глаза вылезают на лоб, челюсть отвисает. Хотя, как ни странно, выглядит он теперь даже более ошарашенно, нежели изображал с минуту назад.
– Я убегаю, – поспешно говорю я. – Не хочу опоздать на свой звездный час.
– Что ты только что сказала? – спрашивает отец, причем совсем не в той манере, как, типа, «ах, я бедняжка, совсем память потерял!».
– Ничего, – небрежно отмахиваюсь я. – Никак не припомню. Наверно, у меня тоже болезнь Альцгеймера.
Я хватаю со стула сумочку. Сегодня мне ничего с собою брать не надо, поскольку там меня полностью обеспечат и одеждой, и прической, и всем прочим. Единственное, что от меня потребовалось, – так это подняться спозаранку, чтобы успеть до папы попасть в душ. Так что на сей раз горячей воды мне хватило.
Словно торопясь пожелать мне на прощание удачи, Пискун вылезает из своего убежища, и я спешу угостить его кукурузной хлопьиной. Если бы я не боялась, что он меня укусит, я бы даже его поцеловала.
– И пока меня нет, оставь мыша в покое, – строгим голосом предупреждаю я отца. – Как ты смеешь его терроризировать!
Папа непонимающе хлопает глазами.
Тут в дверь стучат – несомненно, это Карл приехал подбросить меня до телестудии. С «Минуты славы», конечно, могли бы прислать за мной машину, но я, уже в который раз, и думать не хочу, чтобы кто-то узнал, где я на самом деле живу. И это заставляет меня всерьез задуматься о том, чтобы в самом ближайшем будущем как-то улучшить свое непрезентабельное жилье.
Я запускаю Карла в квартиру, и он сразу идет на кухню, я же беспокойно суечусь, рассовывая по местам то, что мне сегодня явно не пригодится, – словно пытаюсь отсрочить тот момент, когда нам уже понадобится выдвигаться.
– Доброе утро, Дерек, – радостно приветствует Карл моего отца.
– А вы кто? – отзывается папа, и мой друг озабоченно сдвигает брови.
– Вот только не начинай опять! – со злостью бросаю я через плечо.
Карла моя вспышка раздражения, естественно, шокирует.
– У него обнаружилась болезнь Альцгеймера, – поясняю я другу. – Так вот вдруг.
