Корер написала несколько книг, и каждая из них была посвящена одному из аспектов борьбы за либеральные ценности. В одной она рассказывала об ужасах смертной казни, о многочисленных примерах судебных ошибок. За этой книгой последовала другая – подробное изучение одного такого случая: казни Керита Сингтона за убийство, которое он не мог совершить. (Спустя много лет после выхода этой книги Сингтон был посмертно помилован.)
Затем Корер написала две книги о правах и свободах – она без устали вела кампанию за то, чтобы каждый остров подписал закон, гарантирующий соблюдение прав человека. В следующую книгу вошли интервью с дезертирами, бежавшими с фронта на южном материке. Затем последовали несколько работ о феодализме, и хотя эта система сохранилась на большинстве островов Архипелага, после выхода этих книг на многих островах были проведены реформы. Книга «Один тебе, три мне» сыграла важную роль в продвижении экономической реформы, избавившей от нищеты миллионы людей. Одним из ее самых знаменитых проектов стала кампания за социальную реабилитацию женщин – жертв войны, многие из которых были вынуждены заниматься проституцией.
Никто другой не сыграл такую важную роль в широкомасштабной либерализации и реформировании общества.
Помимо книг Корер написала множество статей и эссе – часто по просьбе той или иной организации – и прославилась еще и тем, что порой занимала позицию, противоположную взглядам заказчиков. В этот период ее жизни хоть что-то узнать о ней можно было только из этих эссе, поскольку после возвращения на Ротерси она перестала давать интервью.
Первая из Особых школ Корер открылась на Ротерси, когда Корер было лет тридцать пять. Эта школа остается главным центром высшего образования в сфере социологии. Позднее появились и другие школы Корер, и теперь они работают на многих островах.
Иногда она соглашалась присутствовать на открытии таких школ, однако никогда не произносила речей и играла самую незначительную роль в подобных событиях – разрезала ленточку или символически закладывала камень фундамента, а затем тихо уходила на второй план. Именно такие мероприятия давали повод для сплетен о том, что Корер пользуется услугами двойника. Так как сама Корер и, позднее, Фонд Корер никогда это не опровергали, данные предположения, вероятно, соответствуют истине – и подобную практику никто не считал вредной.
Достоверно сама Корер появилась на публике только еще один раз – когда она одна покинула Ротерси, чтобы присутствовать на похоронах писателя Честера Кэмстона. Ее заметили садящейся на паром в гавани Ротерси – и в следующем порту на борт поднялись несколько журналистов. На каждой остановке их число увеличивалось. Корер сняла отдельную каюту, поэтому ее видели только в кают-компании, когда она приходила, чтобы поесть. На острове Иа ей пришлось пересесть на другой корабль, где уже не было отдельных кают. В течение всего рейса она находилась на палубе или в других общественных местах, отворачиваясь от фотоаппаратов. Все вопросы Корер игнорировала. Позднее капитан разрешил ей пройти в жилые отсеки для экипажа, где она и оставалась до конца путешествия.
Обратный путь стал для нее еще более тяжелым испытанием. Она была опечалена и страдала от стресса, и хотя капитан разрешил Корер остаться в его каюте, ей было сложно оградить себя от вторжения в личную жизнь. В конце концов она сказала, что выступит с заявлением для прессы и позволит себя сфотографировать – если потом журналисты оставят ее в покое.
Пока корабль шел от Иа к Джунно, она вышла в кают-компанию к пятидесяти репортерам, телевизионщикам и фотографам. И сказала, что потрясена внезапной смертью коллеги, которым восхищалась, и теперь хочет оплакать его в одиночестве.
Журналисты продолжили донимать ее и после этого, нарушив уговор, пока не вмешался менеджер судовладельческой компании, который организовал для Корер полет на частном самолете из Джунно. В свой дом на родном Ротерси она вернулась, никем не замеченная. Охранники закрыли ворота и ставни, и света в окнах не было видно.
Последующие события не вполне ясны, хотя и неоднократно подвергались анализу.
По слухам, Корер умерла через несколько дней после возвращения с Пикая. Смерть засвидетельствовал ее личный врач. Ходят слухи, что труп был сразу же кремирован. В отчете говорится следующее: «Смерть от естественных причин. Причина смерти: инфекция/инвазия». Многие уверены, что после смерти Кэмстона Корер скрылась в каком-то тайном убежище, расположенном на другом острове.
Однако факт ее смерти признан де-юре. Практически все ее вещи переданы в Национальный музей в Глонд-Сити, столице Федерации, и хранятся там по сей день. Среди них – выделенная в отдельный каталог – большая коллекция предметов, так или иначе связанных с Кэмстоном, в том числе полное собрание его сочинений, а также множество писем, фотографий, записных книжек и ксерокопии страниц его дневника. Почти весь рукописный материал либо адресован Корер, либо посвящен ей. Среди этих вещей есть даже локон, который, как было установлено, принадлежал Кэмстону.
У Корер не было детей, родственников у нее тоже не осталось. Люди, работавшие с Корер, посвящали ей трогающие за душу тексты и произведения искусства: самым известным среди них является длинное эссе, написанное Дант Уиллер, журналисткой «Айлендер Дейли Таймс».
Дом Корер на окраине Ротерси-Тауна открыт для посетителей; домом, а также всеми делами, связанными с имуществом, теперь занимается Фонд Корер.
Туристов на Ротерси ждет теплый прием, однако им там практически нечем заняться. Но для тех, кто изучает жизнь и творчество Корер, посещение острова, конечно, крайне важно. Въездная виза не требуется, законы об убежище на острове не действуют.
Денежная единица: симолеон Архипелага, обол Спокойствия.
Ротерси (2)
След
Отпечаток
Кабинет располагался наверху, под самой крышей, и в нем я повсюду натыкалась на следы его присутствия. Последний раз я была здесь двадцать лет назад; за это время кабинет почти не изменился – лишь усилился беспорядок: бумаги и книги лежали в стопках и грудах на трех столах и под ними. Я шагу не могла сделать, чтобы не наступить на одну из его работ. А в остальном комната осталась той же, какой я ее помнила: на окне по-прежнему нет занавесок, стен не видно за книжными шкафами. В одном углу стоял узкий диван; теперь с дивана сняли все, кроме матраса. Никогда не забуду клубок одеял, который остался на диване после нас.
Оказавшись здесь снова, я испытала потрясение. Так долго именно этот кабинет был воспоминанием, радостной тайной… а теперь он пуст. Я чувствовала запах его одежды, его книг, его кожаного чемоданчика, старого, потертого ковра. Его присутствие ощущалось в каждом темном углу, в двух квадратах яркого солнечного света на полу, в пыли на книжных полках, на книгах, стоявших неровными рядами, накренившись набок, в пожелтевших бумагах, в засохших пятнах беспечно пролитых чернил.
Я глотнула воздуха, которым он дышал, – внезапный приступ горя сдавил горло. Такой же удар я почувствовала, узнав о его болезни и неизбежной смерти. Спина напряглась под жесткой тканью черного траурного платья. Потеря меня ошеломила.
