Пытаясь сбросить гнет, я подошла к деревянному пюпитру, за которым он стоя писал свои книги – наклоняясь особым образом и царапая ручкой по листам блокнота. Есть знаменитый портрет, где он изображен в этой позе, – картина была написана еще до нашей встречи, но так хорошо запечатлела самую его суть, что позднее я купила ее небольшую репродукцию.
Там, где обычно лежала его рука с зажатой между согнутыми пальцами маленькой черной сигарой, на полировке осталось темное пятно от пота. Я провела пальцами по лакированному дереву, вспоминая полчаса того особого дня, когда он отвернулся от меня к пюпитру, поглощенный внезапно пришедшей мыслью.
Это воспоминание преследовало меня с тех пор, когда я отправилась в путь в отчаянной надежде застать его живым. Родственники слишком поздно меня известили – возможно, намеренно, – а второе сообщение, которое я получила уже в пути, донесло мне ужасную новость: я опоздала. Я пересекла огромную часть Архипелага Грез, постоянно видя его наклоненную голову, напряженный взгляд, ручку, тихо шуршащую по бумаге, струйку табачного дыма, обвивающуюся вокруг его волос.
Собравшиеся внизу друзья и родственники ожидали, когда их позовут в церковь.
Я прибыла позже большинства скорбящих. Чтобы добраться до Пикая, мне потребовалось четыре бесконечных дня. Я так давно не бывала в этой части Архипелага, что забыла, во сколько портов корабли заходят по пути, как может задержать рейс погрузка багажа. Поначалу острова, как всегда, очаровали меня разнообразием красок и своим настроением; их названия вызывали в памяти картины прошлой поездки на Пикай: Лиллен-Кей, Иа, Джунно, Оллдус Преципитус… Но они напоминали мне о том, как я, затаив дыхание, ехала на встречу с ним – и о том, как я, тихая и довольная, размышляла на обратном пути.
На этот раз очарование быстро исчезло. После первого же дня, проведенного на корабле, мне казалось, что мы застыли на месте. Корабль медленно шел по спокойным проливам, а я часами стояла у леера, глядя, как от бортов стрелой расходятся волны. Увы, это была лишь иллюзия движения. Стоило мне оторвать взгляд от волны с белой шапкой пены, как я видела, что очередной остров по-прежнему там, где и раньше. Только птицы взмывали в небо и падали с высоты рядом с кораблем. Я жалела о том, что у меня нет крыльев.
В порту Джунно я сошла на берег – мне хотелось узнать, нет ли более быстрого средства передвижения. Напрасно потратив час на переговоры с портовой администрацией, я вернулась на корабль – выгружали древесину… На следующий день, когда мы прибыли на Мьюриси, мне удалось найти частный авиаклуб: короткий перелет позволил избежать захода в три порта, лежавшие по дороге. Однако бо́льшая часть сэкономленного времени ушла на ожидание следующего парома.
Наконец я прибыла на Пикай. В соответствии с расписанием, которое мне прислали вместе с известием о смерти, до похорон оставался только час. К моему удивлению, его семья прислала за мной в порт машину. У входа в гавань стоял человек в темном костюме; заметив меня, он сразу же распахнул дверцу со стороны пассажира. Когда машина помчалась от порта к невысоким холмам, окружавшим город и устье реки, волнение, связанное с путешествием, отступило. Я даже смогла расслабиться и поддалась сложным чувствам, от которых отстранялась, думая только о кораблях и времени прибытия.
Теперь эти чувства нахлынули на меня с новой силой. Страх встретить его родственников, которых я никогда не видела. Тревога: что они знают – или не знают – обо мне, какие планы они строят на меня – любовницу, чье существование может подорвать его репутацию? Горе, продолжающее высасывать все мои силы. Ни с чем не сравнимое чувство одиночества, ощущение того, что у меня остались только воспоминания. Надежда, сумасшедшая, иррациональная надежда на то, что часть его каким-то образом еще жива.
До сих пор не знаю, почему его родные меня известили. Двигала ли ими забота – или они поступали так, как должно скорбящим родственникам? Или – как я надеялась – он не забыл про меня и сам попросил их об этом?
Но все заглушало бесконечное горе, боль утраты, чувство, что я навсегда покинута. Я двадцать лет страдала, цепляясь за отчаянную надежду когда-нибудь его увидеть. А теперь его не стало, и пора взглянуть в лицо реальности – смириться с мыслью о том, что в моей жизни его уже никогда не будет.
Водитель молчал и уверенно управлял машиной. После четырех дней, проведенных на кораблях, где постоянно грохочут двигатели и генераторы и вибрируют переборки, мне казалось, что двигатель автомобиля работает ровно и почти бесшумно. Через тонированное стекло я смотрела на виноградники и пастбища, на скалистые ущелья вдали, на участки песчаной почвы у дороги. Наверное, все это я видела и в прошлый раз – но позабыла. Впечатления от той поездки слились в единое пятно, однако в его центре были те несколько часов, которые я провела с ним, – чистые и сияющие, навечно отпечатавшиеся в памяти.
В то время я думала только о нем, о той встрече. О той единственной встрече.
Затем – дом. Толпа у ворот; люди отталкивали друг друга, чтобы пробраться к машине. Какие-то женщины махали, наклонялись к окну, пытаясь разглядеть меня, понять, кто я. Водитель нажал кнопку электронного устройства на панели, и ворота открылись; автомобиль неторопливо поехал по дорожке к дому. Старые деревья в парке, горы за ними, вдали – лазурное море и темные острова. Мне было больно смотреть на эту картину – раньше мне казалось, что я никогда ее не забуду.
Войдя в дом, я молча встала в гостиной вместе с другими людьми, прибывшими на похороны. Я никого из них не знала, и у меня возникло чувство, что от них исходит молчаливое презрение. Мой чемодан стоял на полу в коридоре. Я отошла от группы людей и направилась в другую комнату, откуда виднелся главный холл и широкая лестница.
Какой-то пожилой человек последовал за мной.
– Мы, конечно, знаем, кто вы, – дрожащим голосом сказал он, бросив взгляд на лестницу.
Он, очевидно, испытывал ко мне неприязнь, раз избегал глядеть мне в глаза. Меня больше всего поразило его сходство с ним. Но ведь этот человек такой старый!.. Сначала я подумала, что передо мной его отец, но нет, я знала, что его родители умерли десятки лет назад, задолго до нашей встречи. Он рассказывал мне про своего брата-близнеца, однако утверждал, что они практически не поддерживают отношений. Может, это и есть тот брат-близнец, его живое подобие? Разве представишь, как изменился человек, которого ты не видела двадцать лет? Неужели именно так он выглядел перед смертью?
– Мой брат оставил для вас четкие инструкции, – сказал человек, тем самым проясняя ситуацию. – Можете подняться в его комнату, если хотите, только ничего оттуда не забирайте.
Поэтому я сбежала ото всех и тихо поднялась по лестнице в комнату под самой крышей.
В кабинете витала еле заметная голубая дымка – то, что от него осталось. Комната, должно быть, пустовала уже несколько дней, однако легкий туман, которым он дышал, сохранился.
Внезапно меня вновь захлестнула печаль; я вспомнила тот единственный раз, когда я легла с ним в постель, вспомнила, как свернулась клубочком рядом с ним, обнаженная, сияющая от возбуждения и удовольствия, пока он втягивал в себя едкий дым сигары и выдыхал его затейливыми клубами. Это была та же самая кровать – узкая кровать в углу с голым матрасом.
