Некто Цыганенко Игорь Васильевич, пятидесяти трёх лет от роду, последние шесть лет являясь классическим бомжем, тем не менее, удивительно для него самого, пребывал описываемым майским утром в состоянии полной праздности – то есть он не думал, как ему заработать хлеб насущный на ближайшие часы, нет. Забравшись в глухую кленовую заросль центрального городского парка, Игорь Васильевич, полулежа на молодой травке, напряженно размышлял о том немыслимо страшном видении, явившемся ему с товарищем по несчастью прошедшей ночью во дворе нашего дома.
Товарища еще на рассвете забрал с собой наряд патрульной милиции, Игорю Васильевичу повезло, и в относительно спокойной обстановке у него появилась возможность как следует проанализировать внутреннее состояние и прийти к каким-либо определённым решениям, и к главному из них: бежать ему из города немедленно или ещё чего-нибудь маленько подождать. До сих пор он испытывал чувство мистического ужаса, и сильная нервная дрожь сотрясала давно немытое тело несчастного бомжа, едва лишь стоило ему вспомнить прошедшую ночь…
Путались мысли у Игоря Васильевича, безнадежно путались и справедливости ради, следует уточнить, что не то чтобы он напряженно размышлял о Чёрной Шали, а скорее – глубоко эмоционально переживал своё нечаянное ночное приключение.
Прошло немало времени, прежде чем он догадался об основной причине ужасного никак не утихающего беспокойства: оно, кем бы оно ни было, продолжало видеть его, Игоря Васильевича, никому не нужного, совершенно никчемного, жалкого человека. Оно упорно не желало выпускать Игоря Васильевича из своего поля зрения по какому-то важному и таинственному поводу, и теперь наверняка им придется встретиться вновь. Неизбежность новой встречи Игорь Васильевич смутно, но твердо предчувствовал, как дыхание неумолимо приближавшейся очередной ночи или горький шёпот предначертанной ему дальнейшей судьбы.
Сквозь ветки кленов Игорь Васильевич с тоской и ужасом посмотрел в далёкое майское небо и, внезапно крепко обхватив голову ладонями, он упал лицом в траву и тихо безутешно расплакался…
Глава 24
Пока я сидел в гостеприимном номере-люксе, где остановился генерал-майор ФСБ Панцырев, душа моя успела покрыться причудливыми уродливыми линиями и бесформенными пятнами самых безобразных цветов и оттенков. Она вся тряслась и жалко съежилась и, наверняка, напоминала тяжело раненую или смертельно больную гиеновую собаку, затравленную голодными нильскими крокодилами на пятачке суши среди бескрайнего центрально-африканского болота. Я с откровенной ненавистью смотрел на сидевшего и разглагольствовавшего напротив меня генерала, почти не слушая его и лихорадочно соображая: что мне делать дальше.
А смысл говорившегося генералом сводился к тому, что я оказался ненужным и опасным свидетелем проводимой ФСБ сверхсекретной операции, и лично он совсем не представляет, что ему со мной делать, а я, как человек более или менее умный и грамотный, должен понимать, как обычно поступают в таких случаях с нежелательными свидетелями спецслужбы любой страны мира. Я ему, естественно, не поверил и без труда догадался, что мне собираются предложить какой-то компромиссный вариант, хотя и, кто его, как говорится, знает – от них всего можно было ожидать.
Генерал Панцырев умолк на полуслове, прерванный мелодичным зуммером служебного мобильника, и мне почудилось почему-то, что неожиданный звонок этот имеет ко мне самое непосредственное отношение. Как выяснилось некоторое время спустя, я не ошибся.
Это звонил из Москвы временно исполняющий обязанности начальника «Стикса-2» генерал-лейтенант Рыжевласов:
– Добрый день, Сергей! Еще – живой?
– Здравия желаю, товарищ генерал! Пока – да.
– Не волнуйся, это – ненадолго. Доложи мне вкратце ситуацию – через час мне нужно идти к Плейтису и рассказать ему что-то бодрое и радостное. Мы можем его чем-нибудь порадовать?
– Боюсь, что только совершенно избитым выражением: «Лучше горькая правда, чем сладкая ложь!». Мы по-прежнему топчемся на месте. Часа через три установим домашний адрес наших цыган, хотя не знаю, что это нам может дать.
– Что думаешь делать с гражданскими? Их вроде бы трое?
– Уже двое.
– Вы, что ли, поработали?
– Нет не мы. В случае чего мы можем и не понадобиться. По-моему, всех вступавших с ним в непосредственный контакт начинает уничтожать Объект.
– Сейчас слушай меня внимательно. Это мой личный тебе приказ и ответственность полностью лежит на мне – во что бы то ни стало постарайся уничтожить Объект. Это жизненно важно. Если не хочешь, чтобы всех нас постигла судьба Шквотина, постарайся выполнить это, как можно скорее. Наши друзья навсегда отвернулись от нас, не желая больше иметь с нами никаких дел или, если выразиться точнее, не желая иметь ничего общего с той страшной судьбой, которая вылетела к нам так внезапно из этой проклятой могилы. Они предоставили нас самим себе, и вся надежда сейчас только на тебя, Сергей. Ты ближе всех к Объекту. Через шесть часов Плейтис подпишет приказ, предоставляющий тебе полномочия «Ч». А нам с Плейтисом, видимо, придется завтра-послезавтра вылетать к вам – в зависимости от ситуации, конечно. Так хочется надеяться, что она выровняется, – Рыжевласов умолк – то ли в задумчивости, то ли ожидая какого-нибудь оптимистичного ответа от Панцырева.
Сергей Семёнович подумал о том, что выровняться у этой ситуации нет почти никаких шансов, и не нашелся, что можно было бы ответить оптимальное Рыжевласову. Тот устало сказал:
– Ну ладно – через шесть часов свяжемся, – и отключил мобильник.
Панцырев после закончившегося разговора задумчиво посмотрел на меня и, выдержав непродолжительную паузу, спросил вроде бы и себя, и меня:
– И все-таки – что же мне с вами делать, молодой человек?
– А чтобы вы ни собрались сделать – мне уже как-то все равно. Хуже мне, видимо, не будет, – ответил я генералу с неподдельными усталостью и равнодушием, не сделав при этом никакой паузы между своим ответом и его вопросом.
– Подпишешь стандартную форму подписки о неразглашении и можешь быть свободен на все четыре стороны, но лично я тебе советую пока отдохнуть в этом номере и никуда, во всяком случае – на свою квартиру, не ходить. Там сейчас идет зачистка и, видимо, долгое время она не окажется пригодной для жилья. К жене в больницу пока тоже не ходи – к вечеру о ее состоянии нам сюда сообщат. Завтра, если что, сможешь ее попроведовать, – он вновь умолк на несколько секунд и затем, глянув на меня с выражением все той же загадочной задумчивости, веско проговорил: – Мне почему-то кажется, что ты, Валентин сможешь нам чем-то сильно помочь, поэтому, собственно, и прошу тебя пока оставаться в этом номере…
Я невольно криво усмехнулся, и не успела еще усмешка эта выпрямиться и сползти с моего лица, как опять зазвонил генеральский мобильник.
На этот раз вторично звонил майор Стрельцов из нашей квартиры и сообщил о том, что на дне стиральной машины в ванной комнате им обнаружена большая по размерам, угольно-черная, напрочь пропитанная какой-то неприятной на вид и на ощупь влагой, шерстяная тряпка свернутая рулоном.
