– Маяк работает! – подтвердил он мою догадку, – И я сейчас почувствовал легкое прикосновение!
– Прикосновение чего?! – спросил я.
– Хранителя! – немного помедлив, торжественно ответил Верховный Унгард и неожиданно вдруг впал в другую крайность, крепко схватив себя когтистыми пальцами за густые цыганские кудри, и произнеся с тихой ненавистью: – С каким диким удовольствием я оторвал бы эту проклятую голову!! Существует опасность визуального неузнавания и тогда…, – он не договорил, но перестал теребить кудри, злобно принявшись разглядывать тот участок неба, где преположительно мог находиться источник недавнего воя.
Я с видимым облегчением освободил натертое плечо от широкой лямки и поставил тяжелый баул на землю:
– Что делать дальше, господин Верховный Унгард?! Я имею в виду сманьц, – пояснил я, заметив, что уставился тот на меня совершенно недоуменно.
– Мы почувствуем приближение Хранителя задолго до того, как услышим шум Его крыльев, – объяснил Анмайгер, от недавнего великолепного расположения духа которого, не осталось и следа, – И тогда я объясню, что необходимо будет предпринять. Пока вы с вашим товарищем можете отдыхать, – Анмайгер кивнул в сторону скамеечки и столика, вкопанных под кроной березы, – А я займусь подготовкой ахайсота к возвращению Хранителя, – и Верховный Унгард не особенно весело пошагал к могиле, внутренности которой полыхали, наперекор месту своего нахождения, ярко выраженным жизнеутверждающим огнем.
Мы же с Виктором устроились под кроной березы за поминальным столиком, с наслаждением откинувшись на спинку скамеечки. «Как бы кстати оказалась сейчас Викторова настоечка!» – с вожделением подумал я, искоса поглядывая на Виктора. В Викторе чувствовалось огромное внутреннее напряжение, поставив локти на стол и уперевшись о подбородок ладонями, он вытаращенными глазами смотрел на столб золотистого сияния, вырывавшийся из разрытой Вишаном и Шитой могилы и терявшийся где-то высоко в небесах. Что творилось у Виктора в голове, я старался и не гадать, единственное, что меня по-настоящему беспокоило, так это – большая вероятность его возможного побега с места разворачивающихся вокруг могилы Анмайгера решающих событий. Я решил отвлечь его от потенциально опасного оборота мыслей:
– У тебя с этой, Люськой – по-моему, получилось что-нибудь или нет?
– С какой Люськой? – индифферентно переспросил он, продолжая завороженно наблюдать за плескавшимся над могилой морем золотистого света и вслушиваться в различные брякающие и стучащие звуки, издаваемые возившимся с ахайсотом Анмайгером.
– Ну с этой – с буфетчицей из кинотеатра. Ты помнишь еще говорил-то как-то про нее – сильно она тебя вдохновила… Единственное, что старовата немного для тебя она – сорок ей недавно стукнуло, но, с другой стороны и ты не мальчик давно уже, все-таки – тридцать четыре и можно было бы попробовать жениться хотя бы разок, на всякий случай…
– Да пошла она, Валька! – раздраженно мотнул головой Виктор. – Не до того мне сейчас – не до каких-то там буфетчиц!.. Я, вообще, не понимаю, как ты сейчас можешь нести такую ахинею!.. Слушай – а где моя настойка?! – запоздало спохватился он, внимательно и строго посмотрев мне в глаза.
«Он нормален, раз про настойку вспомнил! Совершенно нормален!» – с ужасом подумал я, не представляя, чтобы можно было соврать ему про настойку и как бы затем потактичнее и поненавязчивее предложить облиться сманьцем. Из затруднительного положения мне помогло выбраться, давно ожидаемое Верховным Унгардом Анмайгером, событие…
Глава 24
…Доктор медицинских наук полковник ФСБ Мирад Аденашвили расшифровал последние данные, полученные с экрана электронного микроскопа, и получил полное представление о структуре клеточной ткани, чьи кусочки были оставлены неизвестными организмами, уничтожившими двести восемьдесят два человека в городской больнице номер четыре. У полковника Аденашвили лицо побелело и приобрело каменное выражение. У наблюдавшего за мимикой всегда экспансивного полковника ассистента создалось ощущение, что экспансивность, эксцентричность и другие составляющие холерического темперамента навсегда улетучились из его шефа. Полковник Аденашвили сидел, как громом пораженный и ничего не мог сказать в течение минуты. А когда сказал, дурно сделалось даже безалаберному двадцатитрехлетнему ассистенту…
…В конференц-зале мэрии ощутимо нарастало напряжение. Каждому из собравшихся постепенно становилось ясно, что они ведут совершенно пустые, бессмысленные, а потому – вредные разговоры. Относительное внешнее спокойствие сохранял один лишь генерал-майор Панцырев – откинувшись на спинку кресла, и откинув же немного назад голову и полузакрыв глаза, он внимательно слушал очередного выступавшего – начальника санэпидемиологической службы города, Герхарда Павлиди. Павлиди, по сути, тоже ничего существенного не говорил, но в его выступлении звучали отдельные любопытные факты:
– За последние пять суток в городской атмосфере стало заметно увеличение примеси СО2, и в другом элементе в больших количествах, противопоказанном пожилым людям при гипертонии. А количество его, черт возьми, неуклонно растет. Да и дело, опять же, не в нем… – Палиди заметно нервничал, потел, тревожно поглядывал в темноту ночи за окнами и жалел о том, что вообще попросился на трибуну, совсем не понимая, о чем именно от него хотели бы услышать все эти генералы ФСБ, по чьей вине, как понял врач, и произошла катастрофа. – Позавчера на Солнечной Поляне, в доме номер 48 по улице Старыгина, пол-восьмого вечера на пожилую женщину непосредственно из люка мусоропровода выпрыгнула сальпуга, в диаметре составлявшая восемнадцать сантиметров и откусила женщине левое ухо. Сальпугу убили этажом ниже, курившие анашу подростки из неблагополучных семей, а пострадавшая женщина скончалась сегодня утром в инфекционной больнице № 2 с диагнозом: острая неизвестная инфекция!
Но и опять же я хочу подчеркнуть – гигантская сальпуга в мусоропроводе есть не более, чем частность. Мое профессиональное чутье, формировавшееся десятилетиями, безошибочно подсказывает мне приближение глобальной эпидемиологической катастрофы… – Павлиди растерянно замолчал, словно сам испугавшись собственного предсказания и несколько виновато посмотрел на людей, сидевших за столом президиума.
…До боли в глазах в ночной мрак вглядывались и гранатометчики-десантники из Самарской дивизии, занявшие позиции на крыше здания мэрии, и в их рядах – замеревший с видеокамерой у правого глаза телекомментатор Эй-Би-Си, сорокалетний Оклин Макнамара. Опытный журналист, он прекрасно понимал, что ему крупно повезло, как представителю своей профессии, но человеческая сторона натуры Оклина громко протестовала против дальнейшего присутствия на крыше мэрии далекого провинциального российского города.
Двое рядовых срочного призыва, Онищенко и Ступак, лежавшие бок о бок и крепко сжимавшие пальцы на спусковых крючках гранатометов, находились в состоянии, близком к истерии и на фоне остальных бойцов взвода они не выглядели неврастениками.
– Кого мы ждем-то, Колька? – придушенным от нечеловеческого напряжения шепотом спросил рядовой Онищенко рядового Ступака.
