Проза со своей неповторимой формой и содержанием.
Павел Санаев
У Николаенко фразы действительно похожи на тонкие штрихи черной капиллярной ручки, которой она создает свои незабываемые графические фантазии.
Андрей Жвалевский
Не каждый может похвастаться собственным миром. Даже если это писатель. Иногда откроешь и – ба, знакомые всё лица! Здесь, у Льва Николаевича (Николая Васильевича, Михаила Афанасьевича, etc), ты уже бывал. А вот про Александру Николаенко такого не скажешь. Мир у нее точно свой. Кого-то он оставит равнодушным. Кто-то даже ногами затопает от возмущения – что, мол, за бред?
Но кое-кто, уверен, непременно захочет там поселиться.
Валерий Введенский
Светофор, шушера и другие граждане
Мы жили по ту сторону неба, и вам иногда казалось, что нас нет вовсе.
Но мы были рядом. Мы плакали вместе с вами, и вместе с вами мы улыбались.
От ужаса, стоя с вами на крыше, мы закрывали глаза. И крылья не спасали нас от падения.
Мы помним запах асфальта после дождя.
Мы слышим, как скрипит под вашими ногами крещенский снег.
Как волны набегают на берег.
Как оглушительно в топленом июльском солнце у воды стрекочут кузнечики.
Как белы березовые струны.
Как тянутся к звездам рыжие языки костра.
И как щиплет глаза от дыма.
Как пахнет в доме яблочным пирогом.
Что лежит в бабушкиной шкатулке.
Как сквозь кленовое золото сверкает сапфировый атлас.
Как июньский ветер гонит вдоль тротуаров тополиную вату.
И как на черную землю ложится черемуховая скатерть.
Мы знаем, как больно.
Мы знаем, как страшно.
Мы слышим, как поздней ночью воет за вашими окнами вьюга.
Как вязнут ваши шаги в осенней, ноябрьской стыни.
Как крутит февральская поземь.
Как тихо бывает в доме. Повсюду. На всей земле.
Когда дует ветер, а в глаза летит снег.
Когда нет сил смотреть вперед, и хочется опустить капюшон и повернуть обратно, чтобы утро смотрело в спину.
Когда небо лежит на крышах и не может подняться, как сырое колючее одеяло.
Когда в темноте тают фонари, а под ногами ничего не остается, кроме ржавых люков, чужих следов и льда.
Помните о нас.
Мы всегда с вами.
Мы вас не покинем.
МГКБ 1
«…Вообразите себе, доктор, такую картину!» – говорил, пришептывая и испуганно озираясь, Илья Ильич Покусаев, выпучивая на доктора нижнюю губу и отчаянно взмахивая светлыми ресницами.
Доктор, Асмодей Иштарович Фенриц (заведующий кафедрой досудебной психиатрии «МГКБ» № 1), уютный, румяный человечек, в домашнем вязаном свитере под халат, с брюшком и лысинкой в проборе, смотрел на Илью Ильича ласково и слушал его внимательно, как заботливая мать выслушивает свое больное дитя.
Время от времени Асмодей Иштарович понимающе кивал, с удовольствием прищелкивая языком, и делал пометки в карте больного.
Илья Ильич продолжал:
«Выхожу я вчера вечером, после смены – я по специальности арматурщик (работаю вахтенным методом) и выхожу в седьмом часу – из подземного перехода на метро Октябрьское поле, в сторону торгового центра „Пятое Авеню“, где продуктовые палатки. Думаю купить пирожки с капустой к чаю…»
Асмодей Иштарович прищелкнул. Илья Ильич продолжал:
«…Под ногами снежные хляби. Чавкает. Не знаю, что они добавляют в эти осадки, но у них такая смесь получается, что вся обувь, простите, коту под хвост…» – Илья Ильич выпучил губу в ожидании одобрения.
Доктор понимающе кивнул.
«Под хлябями лед. Ужасный ветрила, в лицо снежные колючки… Порядочная холодрыга…» – Илья Ильич обхватил себя рукавами за плечи и зябко передернулся.
Асмодей Иштарович прищелкнул. Илья Ильич продолжал:
«И тут, не поверите, вижу я их…»
Доктор заинтересованно приподнял бровь и сделал в карте пометку.
«То есть не знаю даже, как и сказать…» – Илья Ильич растерянно умолк, беспомощно размахивая ресницами.
Асмодей Иштарович ободряюще кивнул. Илья Ильич продолжал:
«…Прохожие, конечно, все как обычно, кто на встречу, кто обгоняет в направлении остановки. На углу, у светофора, такси, еще кое-какой народец у палаток топчется, „Табак, пиво-воды-хлеб“, очереденка с хвостиком у „Шурма-хачапури-пончики“, и освещение при этом хорошее. Не экономят на горожанах: фонари, витрины, гирлянды. Вывески. Это, говорю, все как обычно, и тут, значит, простите, вижу я вдруг… Они!..»
Тут Илья Ильич насупился, закопошился. Заозирался. И вдруг притих, пронзительно сверля лоб доктора маленькими злыми, недоверчивыми глазами.
Асмодей Иштарович улыбнулся. Его румяные щеки благодушно поехали вверх, в окулярах сверкнули веселые искорки.
Илья Ильич со свистом вздохнул… И продолжал:
«Можете мне не верить. Я тоже сперва как-то не очень, знаете ли… То есть думаю, все, мол, можете меня выносить вверх кармашками, у меня белая горячка. По земле болезнь – птичий грипп, вчера в новостях передавали, что одна женщина из города Калинина пала жертвой этой напасти. Ну и я, видимо, тоже. Пал. Так я подумал.
Но они… Они себе, скажу я вам, скачут ни на что не взирая. Главная же неприятность в том, что все остальное, кроме них, как обычно. И если бы не они, я и вовсе бы не подумал, что приболел. Горло не болит, в голове не кружится. И все мысли у меня, как у нормальных людей…»
Асмодей Иштарович прищелкнул.
Илья Ильич пояснил:
«…Хочу сказать, я еще помню, что вышел из перехода на эту сторону, где палатки, за капустными пирожками. И что мне потом обратно, через дорогу, к 61-му троллейбусу. Или к девятнадцатому, какой первый подойдет, мне это, в общем, не важно, они после моей остановки только в разные стороны едут: 61-му только до 62-й больницы. А 19-й до Крылатских холмов…»
