Он заставил себя слушать Марина Дживо.
— Завтра или послезавтра нас встретит эскорт, как обычно бывает с купцами-джадитами, поэтому я решил поговорить с вами сегодня. Вы, вероятно, знаете, что в городе наши пути разойдутся.
— Что? Почему? — спросил самый младший из серессцев. Очевидно, он ничего об этом не знал.
Дживо терпеливо объяснил:
— Вас с эскортом отправят через пролив на другой берег, где живут купцы-джадиты, и где расположены склады. У Дубравы с ними… другие отношения. Нам разрешают остаться в самом Ашариасе.
— Как это удобно для вас, — заметил младший купец. Его звали Гвибальдо Ферри, и Перо он не нравился.
— Возможно, — спокойно согласился Дживо. И усмехнулся. — На вашем берегу вы тоже найдете красивых женщин. Но стражники будут за вами следить. Они следят за всеми нами.
— Я слышал об этом, — сказал старший из купцов. — Насколько тщательно?
Дживо взглянул на него.
— Об этом я и хотел с вами поговорить. Я оказываю вам любезность, вы понимаете. То, что с вами произойдет, не очень повлияет на меня и мои товары, но мы вместе совершили это путешествие.
— Это правда, — согласился старший купец, один из членов семейства Грилли.
— И поэтому я призываю вас никак не обсуждать то, что случилось в дороге, даже когда вы считаете, что вас окружают друзья. И внушите это вашим слугам, если они хотят вернуться домой.
— О! Вы имеете в виду Скандира? — голос Ферри прозвучал слишком громко. Перо быстро посмотрел в сторону дороги.
Дживо сохранил серьезное выражение лица.
— Да, его. Поймите, пожалуйста. Вас посадят в тюрьму и будут пытать, чтобы получить информацию, а потом убьют вас, если узнают, что вы присутствовали в том месте, где погибли солдаты.
— Убить купцов из Серессы? Имеющих документы на право безопасного проезда? Я так не думаю.
— Поверьте мне, — сказал Марин Дживо. — Ваша жизнь того стоит.
— А ваша? — усмехнулся Ферри.
— И моя, — согласился Дживо. — А ваша семья больше никогда не будет торговать с Ашариасом. Подумайте об этом, синьор.
Это возымело действие. «Марин Дживо, — подумал Перо, — умеет производить впечатление». Художнику будет жаль расстаться с ним, но его путешествие продолжится по другому пути.
— Вы хотели сказать что-нибудь еще? — спросил Нело Грилли. Он слушал очень внимательно.
Дживо поколебался.
— Да, еще одно. Я предлагаю это в качестве еще одной любезности, синьор. Пожалуйста, поверьте, я ничего не подразумеваю. Вам следует понимать, что они тщательно обыщут нас, нас самих, наши товары, наши комнаты. Если кому-нибудь из вас пришло в голову, что вы сумеете скрыть какие-нибудь товары, чтобы не платить пошлину, я настаиваю, чтобы вы передумали. Пошлины высокие, но османы жестоко наказывают наших людей за нарушения, тем более во время войны.
— У меня нет таких товаров, — сказал Грилли. — Но я понимаю, что вы хотите сказать.
Дживо скользнул взглядом по Гвибальдо Ферри и по последнему купцу, из семейства Бозини. Ферри пожал плечами, Бозини кивнул.
Они разошлись, чтобы приняться за еду. Перо уже поворачивался, чтобы последовать их примеру, — он видел, что Томо уже приготовил им поесть, — когда Дживо позвал его.
Марину нравился Перо Виллани, и он был почти уверен, что художник погибнет здесь.
Он не думает, что и сам здесь погибнет, но в Ашариасе ни в чем нельзя быть уверенным. Они далеко от дома, и что бы ни делала Дубрава, чтобы обеспечить себе безопасность и признание, они здесь среди врагов, и армия ашаритов уже выступила в поход. Таковы факты. Именно поэтому эти путешествия бывают такими выгодными. Прибыль зависит от риска, умения обходить войну по краю.
Они сейчас одни на поросшем травой поле у дороги, среди лиловых и желтых цветов. Марин говорит:
— Я не уверен, что мы увидимся, когда попадем в стены города.
— Я это понимаю. Я благодарен вам за то, что вы привели нас сюда.
Он все еще колеблется. Человек может нравиться, но это не мешает вам в нем ошибаться. Потом он решает, что не ошибся. И говорит:
— Синьор, я сегодня вечером покину этот караван. Поеду вперед с моими слугами и товарами. Мы доберемся до следующего постоялого двора до захода солнца. Я уеду в темноте.
Виллани стоит неподвижно, думает. Марин по собственному опыту знает, что серессцы обычно соображают быстро, они слишком уверены в себе. Этот художник не такой. В конце концов, художник задает вопрос:
— Почему вы мне это говорите?
Правильный вопрос. Марин отвечает:
— Потому что я приглашаю вас поехать со мной. Я думаю… я не знаю точно, но думаю, что по крайней мере у одного из остальных возникнут трудности, когда приедет эскорт османов.
— Припрятанные товары?
Марин кивает головой.
— Вы их предупредили.
— Да. Купцы пытаются уклониться от налогов. Иногда это удается, и глупцы, услышав об этом, решают тоже рискнуть. Я думаю, вам может грозить опасность, если вы останетесь с ними, когда въедете в город, учитывая ваши задачи.
Он намеренно говорит «задачи». Не говорит «заказ».
— Вы имеете в виду то, что я еду в замок?
— К калифу. И… — ему необходимо сказать это, понимает Марин, иначе в этой беседе нет никакого смысла. — Возможно, с другой целью, кроме создания портрета?
Виллани бледнеет. Это и не удивительно.
— Я желаю вам добра, синьор, — говорит Марин. — Я ничего не знаю, только немного разбираюсь в методах Совета Двенадцати и, возможно, в происходящих в мире событиях… и я наблюдал за вашим слугой.
— Томо?
— Да. Возможно, у него свои задачи. И он не просто вам служит. И из-за этого вам тоже может грозить опасность. С сожалением должен сказать — я не уверен, что для Совета ваша жизнь будет более ценной, чем… другие вещи.
Виллани выглядит потрясенным, но, по мнению Марина, не очень удивленным.
— Например, чем жизнь калифа?
— Чем лишение его жизни, да, — Марин все-таки сам понижает голос, говоря это.
— А Томо?
— Он настоящий слуга?
Виллани хмурится.
— Он знает обязанности слуги, но он…
— Больше чем слуга?
— Возможно. Да. Насколько больше, как вы думаете?
Этот разговор так опасен. Дживо качает головой.
— Не мне об этом судить.
— А я могу высказать свое мнение? — спрашивает Перо Виллани. Он слабо улыбается.
— Не мне. Я не имею значения.
Виллани качает головой.
