Они начали с Обравича. Марин прожил здесь уже несколько месяцев, и в их ближайшие планы входил Феррьерес и тамошний двор. Возможно, за ними последует Эсперанья, он также подумывал об Англсине. Императорам и королям всегда нужны деньги — на войну, чтобы расширить свое влияние и добиться уважения другими способами. В ближайшем будущем, каким Марин его себе представлял, банкиры станут влиятельной силой, и он убедил отца — и другие семейства в Дубраве, поддерживающие их семью, — что нет причин уклоняться от борьбы с Серессой за доминирование в этой области.
Сересса всегда плохо реагировала, когда ей бросали вызов. Отсюда и хорошо обученные телохранители, и события утром этого дня, Марин это понимал. Он вернулся в свой особняк в Обравиче и принимает поток обеспокоенных посетителей в парадной гостиной.
Он знает — это уже все знают, — что это была безумная личная выходка одного честолюбивого человека. Но посол является представителем своего двора или Совета, и, следовательно, ошибка синьора Арнести — это ошибка Серессы.
У Марина здесь, в Обравиче, больше людей, чем кажется многим. Его люди довольно легко узнали о заговоре, о его главных деталях, сами додумали второстепенные.
Те люди, которым предстояло его убить, не были явным образом связаны с Серессой. Они должны были инсценировать попытку ограбления, напав на банкира на улице. И зарубить его до смерти. Затем убийц убили бы — серессцы — после того, как те укрылись бы в одном убежище, где их ждала бы плата, а потом и тайный выезд из Обравича.
Местонахождение этого убежища узнали люди Марина. Ему сказали, что там будут находиться люди с ружьями в тот день, чтобы убить четверых уличных убийц. Потом люди с ружьями исчезнут во время поднявшегося волнения. Ожидалось, что в Обравиче возникнут большие беспорядки после шокирующей гибели господара Дживо из Дубравы.
В каком-то смысле план был задуман неплохо, сказал Марин своим людям. Глупость заключалась в том, что серессцы не предусмотрели путей отхода в случае его провала, и не понимали, как хорошо охраняют Дживо.
Уличных воров узнали и обезоружили еще до того, как они успели приблизиться к нему, когда он шел по базару, где торгуют тканями, в солнечный осенний день. Их постарались не убить.
Другие телохранители Дживо еще до этого отправились к месту предполагаемого убежища. Они застали врасплох и схватили ожидающих там серессцев, которые так рано никого не ждали. Этих людей также оставили в живых, связанных, с кляпом во рту, и с ружьями, лежащими рядом.
Когда убийцы сознались стражникам императора (на это не ушло много времени) и рассказали, куда они должны были сбежать после убийства банкира, солдаты быстро явились в это место — и нашли серессцев. Последовал допрос с пристрастием.
В результате заговор быстро раскрыли, и нити его привели в резиденцию посла. Мотивация была понятна: Банк Дживо предложил императору заманчивые финансовые условия, и их предложил человек, умеющий убеждать. Советники императора имели все основания рассчитывать на уменьшение своей зависимости от Серессы.
Торговля, коммерция, бизнес во всех его видах — вот ради чего жила Сересса, и чем она жила, и угроза любой из этих сторон вряд ли осталась бы без внимания. Но все же — убийство? Ну, да, убийство. Коварная республика и раньше это делала, с грустью напомнил императору Родольфо его канцлер.
Короче говоря, это был день катастрофы для коварной республики. А для Дубравы и Банка Дживо (и его сторонников) он был прекрасным.
Поэтому Марину потребовалось приложить некоторые усилия, чтобы выглядеть потрясенным и обеспокоенным, когда к нему домой и в официальное помещение банка, приобретенное недалеко от замка, явились придворные чиновники.
Их извинения — от имени императора — были многословными и пылкими. Родольфо уже доложили, сказали они Дживо, и их императорское величество в ярости. Привилегии Серессы в Обравиче будут урезаны. А этот посол не останется в городе.
И Верховному Патриарху напишут письмо.
Марин поблагодарил их за сочувствие и за доброту и заботу императора. Он похвалил их быстрые действия во имя правосудия и целостности бизнеса. Он сказал, что намеревается вознести благодарственные молитвы за свое спасение в святилище в конце улицы, возможно, они пожелают присоединиться к нему?
Конечно, они так и сделали. Телохранители Дживо присутствовали в большом количестве, когда высокопоставленные лица шли в оба конца на закате дня, сопровождая красивого банкира из Дубравы. Как и солдаты императора.
«Все сложилось как нельзя лучше», — думал Марин, поднимаясь в свои комнаты некоторое время спустя. Лучше не могло бы быть, даже если бы он сам указывал серессцам, что им необходимо сделать.
Он поблагодарил двух телохранителей, которые проводили его наверх (один останется в коридоре на всю ночь), и вошел в свои комнаты.
Горят лампы, и огонь в очаге, это ночь в Обравиче холодная. Вино стоит там, где и положено.
Возле графина только одна чаша.
Он закрывает за собой дверь. И говорит:
— Я мог бы сам наполнить твою чашу.
Поворачивается и видит — наконец-то — Даницу Градек, снова сидящую на подоконнике.
Она выглядит такой, какой он ее помнит. Прошли годы.
— Я увидела две чаши, — говорит она. — Не знала, когда ты… погоди! Мою чашу? Ты меня ожидал?
Он подошел и налил себе вина.
— У нас теперь гораздо лучшие телохранители.
— Я об этом слышала. Тебя пытались убить.
— Да. Но не убили.
— Сересса?
— Да.
У нее стали короче волосы, или они подвязаны сзади, отсюда не видно. На ней темно-зеленые штаны, синяя туника с ремнем, поверх нее — безрукавка из овчины, сапоги. Кольцо, которого он не помнит. Ни лука, ни меча. Должны быть где-то кинжалы.
— Ну, хорошо, что им это не удалось, — говорит она. — Твои телохранители меня действительно видели?
— Вчера. Мне сказали, что высокая женщина с русыми волосами смотрела на дом с противоположной стороны улицы. И что с ней была собака. Как поживает Тико?
— Очень хорошо, — сдержанно отвечает Даница. У нее обиженный вид.
Это его забавляет.
— Я им сказал, что все в порядке, не о чем беспокоиться.
— Правда? И велел поставить вторую чашу?
Он подходит к окну, берет ее чашу, отходит, чтобы снова наполнить ее и свою тоже. Возвращается к ней и, на полпути обратно, чтобы между ними осталось некоторое расстояние, отвечает:
— Даница, с тех пор, как я вернулся из Ашариаса, больше трех лет назад, я каждую ночь ставлю в своей спальне две чаши. Где бы я ни был.
Молчание.
— Вот как! — говорит она. — Правда?
— Да. В… слабой надежде, что ты, может быть, найдешь меня.
