Спросят твое имя. А тебе это ни к чему.
Стражники провели его по площади Джада к маленькой боковой двери дворца. Двое из них проводили его вверх по черной лестнице (не по Лестнице Героев с гигантскими статуями основателей Серессы, стоящими с двух сторон у ее основания).
На взгляд Перо и его друзей, два бородатых человека, изображенные здесь, возможно, и были героями, но скульптор явно им не был. Высеченные фигуры выглядели гротескными, слишком мускулистыми, имели лица, абсурдно лишенные всякого выражения. Их глаза выполнены грубо. Также предметом насмешек молодых художников стало то, что у одного из них, Серидаса, наблюдалась неполная эрекция под туникой.
Если она всегда такая, заявил один из наиболее остроумных друзей Перо как-то ночью, тогда у этого героя внизу недостает героизма, увы. Окрестные проститутки стали использовать имя «Серидас», называя им мужчину, страдающего таким же недостатком.
Все это было так забавно вспоминать. По-видимому, именно этот мир он покидал, шаг за шагом, когда они поднимались по темной лестнице. Здесь статуи отсутствовали. Сырые, каменные стены, окна-бойницы для лучников, истертые, скользкие ступени.
Идущий впереди стражник остановился, и Перо тоже. Стражник отпер дверь тяжелым ключом. Они вышли в красивый, ярко освещенный коридор с гобеленами на стенах.
Снова стражники, и еще кто-то — в очень хорошей одежде, с презрительными манерами, свойственными гражданским чиновникам высокого ранга.
— В таком виде вас вряд ли можно представить Совету, — фыркнул он, разглядывая Перо с впечатляющим для такого низенького пухлого человечка высокомерием.
— Иди в задницу, — ответил Перо.
На этом беседа закончилась.
Но он понял одну важную вещь: его хотят представить Совету Двенадцати. Ночью. Когда такое случалось, люди исчезали. Это безумие. Перо Виллани не принадлежал к людям, имеющим хоть какое-то значение.
Он попытался, совершенно безуспешно, представить себе, чего они могли бы от него хотеть. Долги отца с прошлого года? Выплачены! И Совет никогда бы не снизошел до такого пустякового дела…
Муж Читрани? Нет. Это тоже не то. Тот, если бы узнал, что произошло, просто приказал бы убить Перо, или кастрировать, или сунуть в мешок и отправить на галеру — любой способ отомстить мог прийти в голову аристократу. Но ничего подобного этому.
Чем бы это ни оказалось.
Они подошли к двойным дверям. Высокомерный чиновник еще раз бросил на Перо презрительный взгляд. Взмахнул рукой, и слуга распахнул двери. Перо Виллани вошел в палату Совета Двенадцати, в первый раз в жизни.
Он сам себе удивлялся. Он не ожидал от себя смелости в подобном месте, но он был сердит и напуган, и, по-видимому, эти эмоции могли стать причиной его неожиданного поведения.
Он быстро вошел в комнату, высоко подняв голову. Прошел мимо чиновника, который остановился для поклона. Перо не стал кланяться. Он остановился между двумя светильниками на подставках. А потом обрушился с упреками на герцога Серессы — тощего, сурового, — который сидел во главе стола, его лицо скрывалось в тени. Он вел себя агрессивно, что было совсем ему не свойственно. По крайней мере, так он всегда считал.
Когда он закончил, воцарилась тишина. В этой тишине Перо услышал, как закрылась дверь справа от него. В его воображении внезапно возникла картина, как его пытают в подземелье, в комнате, освещенной красно-желтыми языками пламени, чтобы можно было видеть его боль и наслаждаться ею.
Лекарь Якопо Мьюччи с облегчением выходил из палаты приемов через боковую дверь. Он молча благодарил Джада, что это не та дверь в глубине зала, которая, как все знали, ведет на крытый мостик и в камеры. Женщина шла рядом с ним. Прямо рядом с ним, держа его под руку, будто они были настоящими супругами. Законными.
Он все еще никак не мог привыкнуть к этой мысли. Как и к аромату духов, которые она предпочитала, если уж говорить честно. Дочери Джада в своих приютах не пользуются духами. Они не выходят замуж. И не изображают замужних дам. Они служат богу, молятся днем и ночью. Они ухаживают за больными (получив соответствующее пожертвование, конечно). Они нараспев читают молитвы (тоже за пожертвования) о душах покойных, чтобы те могли удостоиться пребывания в свете. Они дают кров молодым женщинам (неизменно состоятельным), которых нужно спрятать от посторонних глаз ради спасения чести семьи. Конечно, ходили рассказы и о деятельности другого рода в некоторых приютах, но Мьюччи никогда не принадлежал к тем мужчинам, которые любят слушать рискованные анекдоты.
Выходя из палаты, он услышал за спиной громкий, сердитый голос. Следующий посетитель Совета был, очевидно, не слишком доволен тем, что его вызвали. И с внушающей тревогу решительностью повысил голос, чтобы выразить недовольство.
— Подождите, — сказала Леонора Валери и остановилась. — Это может быть интересным!
— Это нас никак не касается! — резко возразил Мьюччи.
Она улыбнулась ему. Стройная, светловолосая, ей не откажешь в аристократичности. Полные губы. Молодая. Ароматная.
— Но я считаю, что должна развивать свои навыки в таких делах.
— А я нет, — парировал он и двинулся дальше.
Она последовала за ним — все равно дверь уже захлопнулась и они ничего не слышали. Мьюччи понятия не имел, кто тот человек, позади них. Ему было все равно.
Женщина шла с ним рядом по коридору, а потом вниз по Лестнице Героев. Она опять взяла его под руку, когда они спускались по мраморным ступенькам, как сделала бы жена.
Мьюччи еще раз украдкой бросил на нее взгляд. Теперь она опустила взгляд — то ли изображала покорность, то ли смотрела, куда ступает, то ли тайком посмеивалась. Он никак не мог определить.
Она сказала, все еще глядя вниз:
— Как вы считаете, нам с вами лучше привыкать так ходить, правда?
Он не смог придумать ответ. Он согласился явиться в Дубраву в качестве человека, женатого на женщине, которую никогда до этого дня не видел. Поразительно, как человека можно втянуть в безумное предприятие. И так быстро. Так удивительно быстро! Ему совсем не дали времени подумать. Возможно, это сделали намеренно. Герцог и Совет так стремительно насели на него, что невозможно было тщательно все обдумать. Якопо Мьюччи в своей лечебной практике, да и вообще в жизни, очень ценил возможность хорошенько подумать.
Но он нуждался в этом назначении. Конечно, нуждался. Все молодые лекари жаждали получить такое назначение. Дубрава платила лекарям необычайно щедро. Через два года можно вернуться домой с достаточным количеством денег, чтобы купить очень хороший особняк и врачебный кабинет, с репутацией знающего лекаря, которого Совет счел достойным занять эту должность за морем.
Но теперь, чтобы поехать в Дубраву, необходимо быть женатым, после того печального случая некоторое время назад.
Следовательно, по-видимому, ради предложенной ему выгодной должности, придется притвориться женатым человеком. А женщина, предназначенная ему в жены, будет выполнять задания Совета. Это опасно, несомненно, что бы ни говорил герцог. Это не может не быть опасным. Ему следовало отказаться. Но тогда кто-то другой сказал бы «да», проявил бы лояльность, пришел бы на помощь республике, ухватился бы за это назначение и за все хорошее, что оно сулит. У этой женщины под шапочкой русые волосы. Он снова взглянул на нее, держащую его под руку. Их поженят, нечестиво фальсифицировав супружество, освященное Джадом. Его священник дома пришел бы в ужас, если бы узнал. И его мать тоже.
