— Мое первое слово для тебя — «лжец», — произнес он. — У меня есть и другие слова. Если пройдешь сейчас мимо меня, следующим будет «трус», и я прокричу его, чтобы все слышали.
Смех прекратился.
Один из четверых нервно закашлял. Дамаз услышал, как над воротами, у него за спиной, прекратился разговор. Они бы получили удовольствие от драки мальчишек. Развлечение в весеннюю ночь.
— Ты что — проклятый дурак, ты, варвар с севера?
Кочы родился в Батиаре, некоторые говорили, что в самом Родиасе, его захватили корсары на корабле. Родителей убили, мальчика увезли на восток. Ходили слухи, что они были богатыми, и пираты получили выговор за то, что не оставили их в живых для выкупа. Иногда стремление убить джадитов перевешивает здравый смысл.
Предполагалось, что прежняя жизнь Джанни не имеет никакого значения. Она остается позади — вместе с именем, — словно ее никогда и не существовало. Тем не менее это было не совсем так. Ходили слухи, иногда они могли оказаться правдой.
Дамаз сказал:
— Я не донес на вас командирам. Я здесь один. Но я вас слышал, раньше. Вы не сделаете того, что собираетесь сделать, сначала вам придется драться со мной, — он проявил осторожность. Не назвал прямо то, что они собирались сделать. Он давал им шанс.
Еще один нервно кашлянул. Кто-то пробормотал:
— Кочы, он знает!
— Заткнись, — быстро ответил Кочы. — У тебя во рту мухи.
— И у тебя в мозгу, Кочы, — сказал Дамаз, повышая голос. Важно было напугать трех остальных, чтобы они поняли, что стражники их слышат. — Ты думаешь, это обеспечит тебе репутацию храбреца?
— Он… я должен защищать свою честь! — заявил Кочы.
— Неправда. Я вас слышал, помнишь? Я слышал вас всех. И я назвал тебя лжецом, — он расправил плечи. — Ответь на это.
— Кочы! Он нас слышал! Он был на крыше!
— Его слово против нас четверых, идиот.
— Но он слышал.
Дамаз улыбнулся, хотя сердце его сильно билось. Никогда нельзя позволять другим видеть твою тревогу.
— Последнее предложение. Я не сказал командирам ни из вашего, ни из своего полка. Здесь мы одни, и ничего еще не произошло. Ты солгал насчет этого человека, и я не могу, как честный человек, позволить тебе пойти туда, потому что знаю.
— Честь! — фыркнул Кочы. На пороге взрослой жизни он был хвастливым и неприятным человеком, и, вероятно, станет еще хуже, когда будет мужчиной. Интересно, все ли люди из Батиары похожи на него. Возможно даже, что эти черты будут ему полезны в рядах Джанни. У Кочы уже сейчас есть сторонники. С другой стороны, он не отличается большим умом.
— Стража! — крикнул Кочы. — Нахальный ученик загородил нам дорогу!
До этого ничего не происходило. Теперь что-то произойдет.
Дамаз мог бы уйти. Он не собирался этого делать. Его бы здесь не было, если бы такая возможность существовала. Растущая голубая луна теперь вышла из облаков над ними, ветер дул им в лицо.
— Стражники, — сказал он, — эти четверо учеников взяли с собой инструменты для кастрации и собирались напасть на ваджи в городском храме. Позор для всех Джанни. Пожалуйста, обыщите их и убедитесь, что я говорю правду.
— Душа Ашара! — ахнул один из мальчиков рядом с Кочы. И через мгновение Дамаз услышал звук, которого ждал.
— Один из них, — крикнул он, — только что отбросил нож для кастрации вправо от себя! Принесите фонарь, и вы его найдете.
— Нет необходимости, — прозвучал холодный голос из-под кипариса рядом с дорожкой. — Он чуть не попал в меня.
Из-под деревьев на свет факелов вышли люди. Дамаз почувствовал, что бледнеет, хотя немедленно вытянулся по стойке «смирно» и отсалютовал. Он смотрел на командира своего пятого полка, и на командира Кочы, третьего полка. Учитель Касим был с ними. Предательство? Ему казалось, что да.
Потому что впереди этих троих стоял сердар всех Джанни в Мулкаре. Их командующий, чей голос они только что услышали. Один из мальчишек, последовавших за Кочы, самый младший, задыхался и ловил ртом воздух, будто получил удар дубинкой в живот.
Дамаз чувствовал себя отчасти так же. Он не собирался это показывать. Он посмотрел на своего учителя, который спокойно встретил его взгляд. Дамаз подумал, что это послужит ему уроком, если он уцелеет этой ночью.
— Принесите фонари! — приказал сердар. Его звали Хафиз, и молодые боялись его больше, чем злобных призраков, или чумы, или самой Смерти! Говорят, что в некоторых лагерях хотят привлечь к себе внимание сердара. Но не в Мулкаре.
Дамаз слышал, как у него за спиной стражники спешат выполнить приказ. Это превратилось в нечто гораздо большее, чем развлечение. Несколько стражников поспешно принесли фонари. Люди начали собираться вокруг них, привлеченные суетой. Солдаты шли в город по этой дорожке. Сейчас они останавливались, чтобы узнать, какую беду навлекли на себя младшие товарищи.
— Кто из вас выбросил этот нож?
Хафиз, сердар Джанни, никогда не повышал голоса. Никто не пропускал ни одного сказанного им слова. С искренней жалостью Дамаз увидел, как один из мальчиков сделал шаг вперед и отсалютовал, как мог, весь дрожа.
— Это я, сердар. Это было непростительно.
«Храбрый поступок», — подумал Дамаз.
— Ты испугался? — спросил сердар.
Мальчик сглотнул.
— Да, сердар.
— Можно понять. Но ты правильно сказал, это непростительно для Джанни. Стражники, отведите этого к лекарю. Его кастрируют и передадут, если он выздоровеет, в управление евнухов в городе.
Дамаз, в свою очередь, с трудом сглотнул. Он взглянул на Касима и увидел, что учитель тоже смотрит на него.
Оба командира полков молчали. Лица обоих были холодны, как зима. Сердар спросил:
— У кого еще есть нож для кастрации?
Один из других мальчиков неуверенно шагнул вперед. Кочы не пошевелился. Он застыл, как и Дамаз, глядя прямо перед собой. Было слишком темно, чтобы разглядеть его глаза.
— Ты его не выбросил, — сказал сердар.
Мальчик покачал головой, потом прибавил:
— Нет, сердар. Он все еще у меня.
— Ты собирался использовать его против ваджи из города?
Что мог ответить тринадцатилетний мальчик?
— Да, сердар. Он… он оскорбил одного из…
— Неужели? Скажи правду. Будь очень осторожен.
Дамазу захотелось отвести глаза.
Мальчик прерывисто вздохнул.
— Нет, сердар. Это… это то, что мы собирались сказать.
— А кто решил, что вы должны так сказать?
Мужество может принимать разные облики, подумал Дамаз. Этот мальчик — он не знал его имени — стоял в той же позе и молчал.
