В действительности, это плохая идея.
Здесь, в Дубраве, в их семье, кое-что известно, но они знают недостаточно. Они не единственные умные люди, а быть порядочными людьми при некоторых обстоятельствах является недостатком.
Дверь с улицы открывается, слышны голоса.
— Сейчас мы пойдем ужинать, — говорит Марин. — Стол уже должен быть накрыт. Слуги приносят ужин, как только слышат, что мой отец вернулся домой после променада. Вам нужно сначала подняться наверх?
— Я выгляжу приемлемо? — спрашивает она. Слегка улыбается. Эти слова, этот лукавый взгляд принадлежат женщине из какой-то прошлой жизни. Он полагает, что никогда не узнает ее историю. «Некоторые истории мы так никогда и не узнаем, — думает Марин, — и не расскажем».
— Конечно, — отвечает он.
За ужином он не налегает на вино. Отец (и брат тоже, конечно) наблюдает за ним, и он не хочет, чтобы они решили, будто он пьет, потому что боится.
Как он и ожидал, они разговаривают о корабле в порту. «Серебряная Луна» семьи Храбак (они живут через два дома на восток от них) доставил много купцов из Серессы — это с важным видом сообщает Зарко. Они собираются сразу же отправиться в глубь суши. Говорят, они везут драгоценные камни и изделия ювелиров, но это не точно.
— Значит, они с грузом отправятся прямо в Ашариас? — спрашивает Андрий Дживо.
— Лучший спрос на драгоценности всегда при дворе калифа, — замечает Марин.
Ему это совершенно не интересно, но он также знает, что лучше этого не показывать, и еще он знает, что отец полагается на него, все больше. Ему приходит в голову такая мысль, потому что это утро заставило их подумать о смертности человека и о том, что Андрия Дживо уже нельзя назвать мужчиной в расцвете лет.
Он смотрит на отца, но не слишком пристально и не долго. В расцвете лет или нет, но старший Дживо все еще обладает острой, как клинок, проницательностью. Он сразу увидит, что его рассматривают.
«Однако он уже седой», — думает его младший сын. Хотя у него все еще густая грива волос на голове, твердый голос и звонкий смех. А иногда из супружеской спальни по ночам доносятся звуки, способные смутить взрослых сыновей, живущих в том же доме.
Почти наверняка этим сыновьям пора жениться, начиная со старшего. Марин знает, что так думает мать.
Как только позволяют приличия, Марин встает из-за стола. Он мог бы сослаться на усталость, но он не привык объяснять свои поступки. Он встает и кланяется. Скрипнув четвертой и девятой ступенькой, идет по освещенному лампами коридору с высоким потолком и входит в свою комнату.
Слуги знают его привычки, и Марин им нравится, поэтому расположение слуг всегда помогает в его делах. Горит огонь в очаге, и лампа у кровати, и еще одна, у столика для чтения. На столе рядом с креслом стоит фляга с вином. Однако нет бокала или чаши. Упущение. Он оборачивается, почувствовав дуновение ветерка.
Даница Градек сидит на подоконнике, окно и ставни открыты. За ее спиной видны звезды. Она держит в руке бокал с темно-красным вином.
— Это была не служанка, правда? — спрашивает она. — В доме у семьи Орсат.
Даница не могла бы объяснить, зачем она забралась по наружной стене в его комнату и влезла в слишком легко открывающееся окно. Она уже дважды с тех пор, как они сюда приехали, поднималась, как положено, по главной лестнице (две ступеньки скрипели) в комнату Леоноры. Она служила здесь телохранителем, и ей не надо было передвигаться тайно, даже после наступления темноты.
Однако в этот вечер у нее было странное настроение.
— Что ты делаешь? — раздраженно спросил у нее дед, когда она вышла с черного хода на тихую улицу позади дома. Она огляделась вокруг, чтобы убедиться, что она одна, и полезла на стену.
— Сама не знаю, — вот и все, что она ответила, сначала. А потом прибавила: — Наверное, мне хочется немного побыть наедине с собой, жадек.
— Будь осторожна, детка, и…
Она отгородилась от его присутствия в своих мыслях. Он этого терпеть не мог, и ей самой это тоже не нравилось, но бывали моменты…
Она продолжала подниматься по стене. Знала, какая из комнат принадлежит Марину. Она к этому времени уже знала, кто в какой комнате спит. Она ведь телохранитель этой семьи, и она из Сеньяна.
Ну, она жила на Сеньяне несколько лет. А теперь уже нет. Делает ли человека прожитое на острове время, даже когда он еще ребенок, одним из героев Сеньяна? И еще один законный вопрос: зачем она сейчас это делает — лезет наверх?
Отчасти потому, что у нее такое настроение? Сегодняшнее утро повлияло на нее. Больше, чем следовало? «Но можно ли судить об этом?» — думала Даница.
Прошлой ночью она лежала на койке в комнате, которую ей отвели в той части дома, где жили стражники, и уснула с мыслью о том, что ее могут повесить уже завтра, и таким образом закончить короткую жизнь, лишенную смысла.
Открытые ставни его комнаты удерживали крючки на стене. Она распахнула окно, проскользнула внутрь, уселась на подоконник и стала ждать. Надо будет не забыть поговорить с управляющим дома насчет хороших задвижек и замков на всех окнах и ставнях.
Она увидела вино, которое они оставили для Марина. Ей показалось забавным взять его бокал и налить себе вина. Она подумала, не сесть ли в кресло у очага, но вернулась к окну и снова устроилась на подоконнике.
Долго ждать ей не пришлось. Возможно, она не осталась бы, если бы у нее оказалось слишком много времени, чтобы подумать. Дверь открылась, он вошел, увидел ее. Она отпустила замечание насчет его визитов в дом семьи Орсат. Она слышала, как он утром произнес имя другой сестры. Элена. Нетрудно было догадаться, что он там делал, и что сначала подумал о происходящем в палате Совета.
Но она не собиралась этого говорить. Мысли ее были не слишком ясными. Она надеялась, что он этого не заметил, а потом поняла — она отчасти надеется на то, что он все же заметит, и облегчит ей задачу. Всю задачу. Что кто-нибудь сможет это сделать.
— Я велю принести еще один бокал? — спрашивает Марин, он вовсе не чувствует себя таким спокойным, как можно предположить по его интонации, глядя на ее силуэт в обрамлении окна на фоне ночи.
— Можем пить из одного, — тихо отвечает она. — Так бывает во время рейдов.
— Так это рейд?
Она быстро улыбается.
— Не думаю. — Пауза. — Я больше не с Сеньяна.
Он пристальнее вглядывается в ее лицо. Она не вооружена, не считая, вероятно, спрятанных кинжалов. И без шляпы. Волосы распущены, падают ниже плеч. Это не маленькая аристократка из Батиары. Это исключительно способный боец, сегодня она спасла ему жизнь.
— Я знаю, — говорит он. Он подходит к ней и берет из ее руки бокал. — Должно быть вам трудно. Я буду рад пить с вами из одного бокала, но мне действительно нужно выпить. За ужином мне приходилось сдерживаться.
