Только ни одна из них не ожидала третьего человека, вошедшего вслед за двумя первыми.
Обитель на острове была прекрасна, она стояла на возвышенности, и с нее открывался вид на все стороны. Покрытые садами террасы спускались на юг и на запад, под ними раскинулся виноградник. Они поднялись от причала по дорожке в тени кипарисов. Драго остался снаружи, у входа в комплекс.
— Я буду неподалеку, — сказал он.
Старшая Дочь обители на Синане тоже была красива, с идеальной белой кожей, с высокими скулами. Она приветствовала Леонору Мьюччи и Перо Виллани учтиво, официально, по-царски. «Однако в этой комнате ощущается некий холод», — подумала Даница, которая наблюдала, держась в нескольких шагах позади. Драго сказал, что эта женщина из Родиаса, и на острове уже давно, и…
Мысли ее прервались. Но не потому, что кто-то заговорил.
Она кое-кого увидела. У нее всегда было хорошее зрение.
Драго рассказал ей о старшей женщине, которая живет на острове Синан. Приказ приехать Перо Виллани исходил от нее. По пути сюда, под утренним ветерком, капитан рассказал о матери последнего императора, Валерия XI, который погиб и был обезглавлен и расчленен во время последнего штурма Сарантия. Императрица-мать приехала сюда вскоре после этого. Ее отослал из города сын до начала осады. Последней осады.
Однако она не просто находилась на том же острове. Императрица Евдоксия, как видела Даница, присутствует в этой же комнате.
Она сидела в тени, в алькове, справа от них, в кресле с высокой спинкой и широкими подлокотниками. Маленькая женщина, лицо трудно разглядеть в полумраке. Но Даница поняла, кто это и где здесь настоящая царственная особа, живущая так далеко от родного ей запада.
— Ты ее видишь?
— Вижу, — ответил жадек. Она чувствовала его волнение. — Детка. Я никогда не ожидал, что…
— Я знаю.
Даница удивила саму себя. Иногда так бывает. Она прошла по плиткам пола, от того места, куда падал солнечный свет с широкой каменной террасы, в тень, подобную теням прошлого.
Она опустилась на колени, сознавая, насколько она мало значит и как мало может быть полезной этой женщине. И сказала, слыша свой охрипший голос:
— Моя госпожа, прошу вас, позвольте мне.
И поцеловала ногу в туфельке сидящей женщины, находящейся так далеко от славы, от блеска, от всего того, что было раньше во всех отношениях более великим, чем все, что теперь знал мир.
— Позволяю, — ответила женщина тонким, ясным голосом. А потом прибавила: — Ты?..
— Называй ее «ваша милость».
— Я — никто, ваша милость. Мое имя Даница Градек, раньше я жила на Сеньяне, теперь на службе в Дубраве.
— На службе?
— У семейства Дживо, в качестве телохранителя, ваша милость.
— А. Ты та, которая приплыла на их корабле.
— Приплыла? Она напала на тот корабль! — это воскликнула Старшая Дочь, красавица. — К нам пришла кровавая убийца из Сеньяна. Как интересно!
— Кровавая убийца? Даница, будь осторожна!
— Но какое я могу иметь значение для нее?
— Не знаю. Но здесь чувствуется злоба.
— Это я вижу. Наверняка не против меня. Не из Родиаса!
— Думаю, это так, детка.
Старая женщина посмотрела на молодую, которая правила здесь, и невозможно было не заметить злобу и здесь тоже. Это утро может пойти совсем не так, как они представляли себе, подумала Даница.
Она отступила назад, потому что и Леонора, и художник по очереди подошли, чтобы повторить приветствие так же, как это сделала она.
— Эта женщина из Сеньяна первой узнала и приветствовала нас, — заметила женщина, которая была императрицей западного мира. — Это стоит отметить.
— Правда? — спросила Филипа ди Лукаро. — Это призыв проявить снисхождение?
— Почему Даница нуждается здесь в снисхождении? — спросила Леонора Мьюччи.
Старшая Дочь на мгновение показалась озадаченной. Возможно, она не ожидала от молодой вдовы такой быстрой реакции, даже вызова.
— В самом деле? Вы не понимаете, что Сеньян делает с Серессой? С Дубравой?
— Хорошо понимаю. Я также вчера находилась в палате Совета, когда она спасла человека, и на корабле, когда она отомстила за гибель моего мужа. Она заслужила благодарность. Правитель тоже так сказал.
— Действительно, сказал. Об этом сообщали. Что вы скажете? — спросил Перо Виллани, глядя на Старшую Дочь.
— Этот вопрос мне задает серессец?
— Да, — ответил художник. — И Верховный Патриарх, которому вы служите, хвалил сеньянцев как верных слуг Джада на нашей границе с ашаритами.
Несколько мгновений тишины.
— Некоторые сеньянцы также пали на стенах Сарантия, — это произнесла старая женщина, которая когда-то была императрицей.
— Все равно, — ответила Филипа ди Лукаро, — они отрицают бога и разрушают веру. Сражаться с ашаритами — это одно, но воровать у…
— Как вы смеете! — воскликнула Даница.
— Ох, детка. Будь осторожна.
— Нет!
— Ты так со мной разговариваешь? — Даница подумала, что теперь эти скулы выглядят еще более острыми. — В этом месте, где я вооружена волей Верховного Патриарха и святостью Джада?
— Так ли это? — спросила Даница. — Вы слышали, что сказал синьор Виллани. Верховный Патриарх, да будет благословен он в свете, защищал и хвалил нас.
— Насколько мы понимаем, — произнесла старая женщина из своего полумрака, — это правда.
В ее голосе слышалось холодное удовольствие.
— И, — прибавила Даница, — многие мужчины Сеньяна действительно погибли в Сарантии. Они послали на восток восемьдесят человек из города с населением несколько сотен душ, и все они погибли за императора и Джада. Был ли там кто-нибудь из вашей семьи, когда умирала любовь к Джаду? Где были солдаты Родиаса, а также корабли и мужчины Серессы? Пели любовные песни на каналах? Делали деньги на торговле с ашаритами в Сорийе? И вы нас клеймите? Называете варварами тех, кто продолжает сражаться и умирать за веру в бога?
— Детка, теперь у тебя есть враг.
— Она с первого момента стала моим врагом. Не знаю, почему. Разве только…
— Что?
— Если только она родом не из Родиаса.
— О, боже. Не говори…
Но она сказала. Потому что, если она права, это объясняет, зачем Леонору вызвали сюда. Не для того, чтобы утешить, а чтобы дать ей инструкции.
Внезапно ей не захотелось проявлять осторожность.
