— Может быть, вы вовсе не из Родиаса? — спросила она женщину, которая правила здесь. И услышала позади себя сухой смех старшей женщины, сидевшей когда-то на троне более великого царства.
— Что? Разумеется, я из Родиаса! — воскликнула Филипа ди Лукаро. — Хочешь узнать происхождение моей семьи? Чтобы понять, стоит ли их грабить?
— Уверена, что стоит, — ответила Даница. — Мне много не требуется.
Из полумрака опять донесся смешок.
И неожиданный смех самой Старшей Дочери.
— Полагаю, я это заслужила, — сказала Филипа ди Лукаро. Она улыбнулась. У нее была очень добрая улыбка. — Кажется, я позволила своему горю, вызванному гибелью доктора Мьюччи во время рейда сеньянцев, заставить меня забыть о долге перед гостями. Как бы то ни было, вы все именно гости. Я была бы вам благодарна, если бы мы могли начать сначала и выпить на террасе вина.
— Так действительно было бы лучше, — сказала Леонора.
Даница оглянулась. Старая женщина в кресле ничего не сказала, но ее глаза ждали взгляда Даницы. Она чуть-чуть склонила голову набок. Не более того.
— Ты видела?
— Я видела, жадек.
Послышался скрип кресла по плитам пола. Императрица встала, почти без усилий, хотя в правой руке держала трость. Ею она стукнула в дверь за спинкой ее кресла. Дверь моментально открыла служительница, которая, судя по ее лицу, нервничала.
Мать-императрица посмотрела на Перо Виллани.
— Синьор, следуйте за нами. Мы поговорим наедине.
Приказ. Перо вышел вслед за женщиной. Служительница вышла за ними и закрыла дверь.
Снова наступило короткое молчание. Филипа ди Лукаро опять улыбнулась и сказала:
— Мне действительно надо переговорить с вами, синьора Мьюччи, после того, как мы выпьем по чаше вина, все втроем. Могу я просить вас, чтобы вы потом приказали вашей телохранительнице удалиться, может быть, выйти в сад?
— Нет ничего такого, — сказала Леонора, — чем я бы не могла поделиться с госпарко Градек. Я многим ей обязана.
— Не сомневаюсь в этом, но наши телохранители наверняка не знают всего о нашей жизни.
— Она знает, — ответила Леонора. — Все, что может иметь значение здесь.
Женщина продолжала улыбаться, но Данице показалось, что теперь — с некоторым усилием.
Леонора прибавила:
— Например, она знает, что мы с доктором Мьюччи не были женаты.
Улыбка Старшей Дочери погасла.
— Ей не следовало этого говорить.
— Наверное, не следовало.
— Будь осторожна, Даница.
— Я постараюсь, жадек. Следует ли мне уйти? И спросить потом у Леоноры, что произошло?
— Тебе может грозить опасность снаружи.
— А здесь нет?
— Здесь тоже. Наблюдай за ней.
И, наблюдая, Даница увидела.
У стены рядом с письменным столом стоял тяжелый красивый дубовый шкаф. Его передняя стенка откидывалась, образуя плоскую поверхность. Филипа ди Лукаро сняла с пояса ключ, открыла шкаф, и опустила этот столик. Она достала из шкафа флягу светлого вина и два серебряных кубка — а потом третий, из глубины шкафа.
— Этот будет для тебя, детка. Не пей.
Данице внезапно стало холодно. Ее и раньше посещало чувство опасности, но никогда такой близкой опасности, раньше она не чувствовала, что может здесь умереть. Теперь все изменилось.
Она взглянула на Леонору. Та уже смотрела на нее, нахмурив брови. Хозяйка разливала вино.
Филипа ди Лукаро поставила флягу в шкаф. Снова с улыбкой, она принесла им вино на серебряном подносе. Поставила его на свой письменный стол, и подтолкнула к каждой ее чашу. Третий кубок, тот, что стоял в глубине, действительно предназначался для Даницы.
Даница сняла лук и колчан и положила их на пол. Леонора подошла к столу и взяла свое вино, тоже улыбаясь. Она прошла через комнату к террасе, под которой раскинулись сады и виноградники.
— Наверное, вы видите все корабли, которые приходят и уходят.
Хозяйка подошла к ней.
— Да. В хорошую погоду на террасе приятно находиться. И мы знаем, кто вернулся или прибыл раньше всех остальных. Мне это доставляет удовольствие.
— Полагаю, это должно доставлять удовольствие, — согласилась Леонора.
Они стояли вдвоем, глядя на траву и деревья, море и облака.
Даница протянула руку и взяла ту чашу, которую Филипа ди Лукаро предназначала для себя. Свою она оставила на подносе.
— Ты понимаешь, что она сделала?
— Думаю, да. Яд уже был в чаше, чтобы ей не пришлось его туда класть?
— Должно быть, так и есть. Жестокая женщина. Возможно, ты была права, Даница.
— Что она из Серессы?
— Это дает слишком много…
Филипа ди Лукаро сказала:
— Надеюсь, вы согласитесь принять это в качестве моего извинения, и чтобы вы могли теперь…
Она осеклась, глядя на свой письменный стол.
— Буду рада это сделать, — ответила Даница. — Выпьем за торжество Джада и добродетели? И, конечно, потом я покину вас, чтобы вы поговорили. Я всего лишь телохранитель, — она указала на чашу, которая была предназначена для нее, и осталась на столе.
Улыбка Филипы ди Лукаро исчезла. Однако она была хорошо воспитана, и обладала огромным опытом в таких делах. Она сказала:
— Собственно говоря, сама я никогда не пью вина по утрам. Но я чокнусь с вами чашами и…
— В Сеньяне считается оскорблением не выпить с гостями, если вы сами налили вино.
— Тогда мне повезло, что я не в Сеньяне, не так ли?
Теперь побледнела Леонора. Он легко бледнела и краснела, ее лицо отражало состояние ее души.
— Это правда, — ответила Даница. — Но если вы не выпьете вместе со мной, я буду оскорблена и также сделаю вывод насчет этой чаши.
— Какое мне дело до того, какой вывод…
— Выпейте ее, — сказала Даница. — Она была предназначена для меня. Пейте до дна.
— Не могу представить себе, чтобы я выполняла приказы такого человека, как вы!
— Вот как. Извинение отменяется?
— Я просто не позволяю здесь вести себя так по-варварски.
— Только вам это позволено?
Женщина повернулась к Леоноре:
— Простите меня, ваша служанка недопустимо плохо воспитана. Этого нельзя допускать. Я должна позвать своих стражников, чтобы выпроводить ее отсюда.
— Я так не думаю, — ответила Леонора.
