– Дядя, дядечка, – позвала я слабым голосом, добавив в него слезы для большей убедительности, хотя особенно притворяться не пришлось: мне действительно было жалко этого мужчину. – Боже мой, это он такой от лекарств? – спросила я регистраторшу.
– Это он такой от болезни, – ответила она.
– Сколько он здесь находится?
– Три года уже.
Все ясно, больше здесь мне делать нечего. Остается психиатрическая больница.
Я подъехала к зданию психиатрической больницы, обнесенной высоким забором, осмотрелась и, отъехав примерно на квартал, принялась думать, как проникнуть на территорию больницы. Снова соврать, что я родственница Яковлева? Вряд ли это прокатит, вон и в диспансере регистраторша подозрительно смотрела на меня, когда я рассказывала байки о своих «родственниках».
Вдруг мне в голову пришла одна мысль. Я сняла юбку и надела вместо нее спортивные штаны. Потом достала из косметички специальную салфетку и сняла с губ и со щек помаду, косу расплела, а кроме того, как следует начесала и взлохматила волосы. На веки я густо наложила тени антрацитового цвета, посмотрела на себя в зеркало и осталась довольна маскарадом.
Теперь следующий этап. Я вышла из машины и, пройдя с полквартала, вошла в супермаркет, который заприметила по дороге в больницу. Стараясь не привлекать к себе особого внимания раньше времени, я зашла в магазин и осмотрелась. Слева от касс находился продуктовый отдел, а справа – отдел бытовой химии, всяких сопутствующих товаров типа туалетной бумаги, салфеток, бумажных полотенец и тому подобных мелочей.
Я пробралась в отдел бытовой химии и подошла к полкам. У двух касс столпилась очередь. Пора!
Вдруг я громко и заливисто расхохоталась. Очередь замерла.
– Девушка, что с вами? – раздался мужской голос из очереди.
Я продолжала хохотать. В очереди начали выдвигать предположения относительно меня:
– Наверное, пьяная.
– Или наркоманка.
– Один хрен.
Нет, милые, не один. Впрочем, сейчас это неважно.
Очередь зашевелилась:
– Надо вызвать полицию.
– Или «Скорую».
Только два варианта? Нет, они мне не подходят. Нечего мне делать ни у ментов, ни у медиков. Придется несколько сгустить краски. Я схватила с полки рулончики с туалетной бумагой и по очереди начала швырять их в очередь, из нее раздались крики:
– Дура! Хулиганка! Дебилка! Сумасшедшая!
Вот наконец-то точное определение.
Какая-то сердобольная пенсионерка дрожащим голосом осведомилась:
– Деточка, что с тобой, тебе плохо?
Я пристально посмотрела на нее, стараясь смотреть, как та девушка в психиатрическом диспансере, которая подошла ко мне.
– Ой, – отшатнулась пенсионерка, хотя нас разделяло приличное расстояние.
– Не заговаривайте с ней, это опасно, – сказал мужчина из очереди.
– Ей очень плохо, неужели не видите, – твердила свое пенсионерка. – Деточка, что же с тобой случилось?
Ладно, сейчас узнаешь. Я уселась на пол и, раскачиваясь из стороны в сторону, забубнила монотонным голосом:
– У нас была такая любовь, такая любовь… Я так его ждала, так ждала… А он, скотина, женился на другой! – выкрикнула я последнюю фразу.
– Вот, видите, несчастная любовь, стресс! Я же говорила! Небось, и ребенок у нее есть! Все мужики сволочи! – выдала она традиционное.
– Слушайте, выведите ее отсюда! Сколько можно смотреть это представление? – это опять подал голос мужчина.
– Вы, мужчина, помолчите, – продолжала заступаться за меня пенсионерка. – Слышали ведь, что пострадала она!
– «Пострадала»! А чего, спрашивается, я должен страдать, наблюдая весь этот цирк?
– Слышь, мужик. Если ты такой храбрый, возьми и сам выведи, – это вступил в разговор другой мужчина.
– И пойду! – Он вышел из очереди и направился в мою сторону.
Я немедленно поднялась с пола и швырнула в него небольшой флакон с шампунем. В мои планы не входило быть выведенной из магазина обыкновенным покупателем.
– Вот сука! – Он отшатнулся, и шампунь приземлился около кассы.
– Девушка, – вмешалась кассир, – уходите сами, пока действительно кого-нибудь не вызвали.
Нет, извините, сама не могу. Придется вам и всем остальным терпеть и дальше весь этот цирк, как выразился покупатель, удачно избежавший попадания в него шампуня. Однако пора мне сменить пластинку, мои зрители уже, наверное, заскучали от однообразного репертуара.
Я снова уселась на пол и, наклонив голову так, что ее закрыли волосы, все тем же заунывным голосом начала петь:
Вот, послушайте, расскажу я вам,
Этот случай был в прошлом году,
Как на кладбище Митрофаньевском
Отец дочку зарезал свою!
Два последних слова я выкрикнула и, отбросив волосы с лица и сверкнув глазами, снова вскочила с пола. Черт возьми, мне уже порядком надоело изображать сумасшедшую, а они никак не догадаются вызвать санитаров, хотя те совсем рядом. Еще немного, и я крикну на манер Чацкого: «Санитаров мне, санитаров!» Правда, Чацкий кричал: «Карету мне, карету!», но санитары как раз и доставят мне нужную сейчас «карету» – карету «Скорой помощи».
Первой не выдержала кассир.
– Ну, все, хватит! Петрович, – обратилась она к охраннику, который вместе со всеми глазел на меня все это время, пока я изощрялась в попытках подвести публику к принятию нужного мне решения. – Выведи наконец эту больную из магазина. Сколько можно, голова разболелась!
– Нет, к таким, как она, нельзя приближаться, – многозначительно сказал Петрович, толстый дядька в камуфляжной форме. – У них же нечеловеческая сила.
– Тьфу! – в сердцах бросила кассир.
Я решила подтолкнуть их к нужному решению, раз они сами никак не догадываются.
– Пожалуйста, – жалобным голосом попросила я, – я очень хочу домой, отведите меня туда, пожалуйста.
– А где твой дом, деточка?
– Тут недалеко, – радостным голосом сообщила я. – Там, за высоким забором, большой такой дом, там мои братья и сестры, тети и дяди, мамы и папы, и…
– А также муж, жена, кум, деверь, золовка, – подхватил кто-то из очереди. – Точно, из дурки она сбежала, здесь же больничка в двух шагах. Куда только смотрят там!
– А вы не надсмехайтесь над больной! Такие, как она, обижены судьбой!
– Психологи считают, что душевнобольные расплачиваются за преступления, совершенные кем-то в их роду, несут свою болезнь как свой крест.
– Да ладно, психологи вам наговорят, только слушайте их! Им бы побольше денег вытянуть!
