Черные мраморные часы на камине за спиной комиссара на веки вечные остановились в пять минут первого ночи. Почему именно ночи, это же могло случиться и днем? Но при взгляде на них почему-то всегда приходила мысль именно о полуночном часе. Рядом тикал громогласный будильник, он-то показывал точное время и находился в поле зрения мадам Монд, но она все-таки снова и снова, выворачивая свою длинную жилистую шею, поглядывала на крошечные часики, висевшие у нее на груди в виде медальона.
— Коль скоро мы исключаем денежные затруднения… У вашего супруга, мадам, едва ли можно предположить наличие каких-либо забот интимного свойства, но все же… Извините, если я вторгаюсь…
— У моего мужа не было любовницы, если вы это имеете в виду.
Есть ли любовник у нее, он спросить не осмелился. К тому же такое допущение было бы слишком неправдоподобно.
— А проблемы со здоровьем?
— Никаких. Он в жизни не болел.
— Хорошо… Превосходно… Очень хорошо… Не могли бы вы описать, как ваш муж проводил время в тот день, 13 января?
— В семь утра он встал, как обычно. Он всегда и ложился, и вставал рано.
— Простите, но… у вас общая спальня?
Сухое, злобное «да» выпало у нее изо рта, будто она держала его в зубах, как камень.
— Он встал в семь и отправился в свою ванную комнату, чтобы наперекор… ладно, неважно… чтобы выкурить свою первую сигарету. После чего спустился…
— А вы оставались в постели?
Еще одно твердокаменное «да».
— Вы разговаривали?
— Он каждое утро говорит мне «до свиданья».
— И вы не вспомнили, что это был день его рождения?
— Нет.
— Так, вы сказали, он спустился…
— Он позавтракал у себя в кабинете. Это комната, где он никогда не работает, но держится за нее. Там большие готические окна, украшенные витражами. Меблирована в несколько вычурном стиле.
Похоже, она терпеть не могла ни пристрастия мужа к готике, ни витражей. Или мечтала о каком-то ином применении этой комнаты, а он упорствовал, сохраняя ее в качестве кабинета.
— У вас много прислуги?
— Чета привратников, но эту работу в основном исполняет жена. Муж — дворецкий. Еще у нас есть кухарка и горничная. Не говоря о Жозефе, это шофер, но он женат и живет отдельно. Я обычно встаю в девять, но сначала даю Розали указания, что делать в течение дня… Розали моя горничная. Она поступила ко мне на службу еще до моего замужества… Второго замужества.
— Значит, господин Монд — ваш второй муж?
— Первым был Люсьен Гранпре, он четырнадцать лет назад погиб в автомобильной катастрофе. Каждый год для собственного удовольствия участвовал в автопробеге «24 часа Ле Мана».
В общей приемной люди, ожидающие в очереди, ерзая на засаленной скамье, снова и снова передвигались на одно место вперед, а кто-то тем временем робко, едва приоткрыв дверь, выскальзывал наружу.
— Короче говоря, в то утро все шло как обычно?
— Именно. Около половины девятого я услышала, как отъехала машина, отвозившая моего мужа на улицу Монторгёй. Разбирать почту он желал непременно сам, потому и отправлялся в контору так рано. Его сын ушел пятнадцать минут спустя.
— Выходит, у вашего мужа есть сын от первого брака?
— Так же, как у меня. У него еще и дочь, она замужем. Какое-то время эта пара жила с нами, но теперь переехала на набережную Пасси.
— Очень хорошо… Прекрасно… Ваш муж действительно прибыл в свою контору?
— Да.
— К полднику он вернулся домой?
— В это время он почти всегда посещает ресторан у Центрального рынка, это недалеко от его работы.
— Когда вы начали беспокоиться?
— Вечером, около восьми.
— Так что, выходит, с утра 13 января вы его больше не видели?
— Я звонила ему вскоре после трех часов дня, просила послать ко мне Жозефа с машиной, мне надо было съездить за покупками.
— По телефону он говорил с вами нормально?
— Нормально.
— О том, что он намерен вернуться домой попозже, речь не заходила? Он не намекал на возможность какой-нибудь поездки?
— Нет.
— Иными словами, он просто-напросто не явился вечером к ужину? Так?
— Так.
— А в котором часу он покинул улицу Монторгёй?
— Около шести. Мне он об этом не говорил, но я знала: у него была привычка, вместо того чтобы сразу отправляться домой, заходить на улицу Монмартр и выпивать стаканчик портвейна в баре «Сентра».
— В тот вечер он там был?
— Это мне не известно, — с достоинством обронила она.
— Позволительно ли мне осведомиться, мадам, почему вы только сегодня, то есть спустя три дня, решили сообщить нам об исчезновении господина Монда?
— Я все время надеялась, что он вернется.
— У него были в обычае отлучки подобного рода?
— Раньше с ним такого не случалось.
— А чтобы его внезапно вызвали по делам в провинцию — этого тоже не бывало?
— Никогда.
— И тем не менее вы ждали целых три дня?
Не отвечая, она в упор смотрела на него маленькими черными глазами.
— Полагаю, вы сообщили об этом тревожном обстоятельстве его дочери, той, которая, как вы говорили, замужем и живет на набережной Пасси?
— Да она сама только что заявилась ко мне в дом! И повела себя так, что я была вынуждена указать ей на дверь.
— Стало быть, вы не ладите с падчерицей?
— Мы не встречаемся. По крайней мере, последние два года.
— Но ваш муж продолжал видеться с ней?
— Это она приставала, бегала к нему в контору, когда ей нужны были деньги.
— Если я правильно понял, недавно они снова потребовались вашей падчерице, и она отправилась к отцу на улицу Монторгёй, чтобы их попросить. Он ведь ей не отказывал, я полагаю?
— Да.
— Там-то ей и сказали, что господин Монд куда-то пропал.
— Вероятно.
— И она бросилась на улицу Баллю.
— Где рвалась в кабинет, норовила порыться в ящиках.
— Что, по-вашему, она рассчитывала там найти?
Молчание.
— Короче, если предположить, что господин Монд мертв, хотя лично мне это представляется маловероятным…
— Почему?
— …маловероятным. Тем не менее возникает вопрос, оставил ли он завещание. На каких условиях был заключен ваш брак?
— На условиях раздельного владения имуществом. У меня самой есть состояние, собственный дом на авеню Виллье…
