— Войдите!
Это там, за стеной. Между двумя номерами, когда-то составлявшими один, имелась дверь, запертая на ключ. Голос оттуда доносился так же ясно, как назойливое бренчанье трамваев.
— Как идут дела? Я задержался, пришлось зайти в банк…
Эли слышал, не слушая. Его бросало то в жар, то в холод. Хотел было принять ванну, но не рискнул.
— Вы не раздумали ехать сегодня ночью?
— Еду. Последним поездом на Париж. Что будете пить? Портвейн?
Голос отдал распоряжение: в номере имелся телефон прямой связи с сомелье.
Когда стало тихо, Эли в свой черед позвонил сомелье и заказал грог. Увидев себя в зеркале, сам удивился, как он уродлив. Ну, правда, он сегодня не побрился, к тому же сиреневый шарф вокруг шеи подчеркивал недостатки его наружности.
— Я взял французскими купюрами, как вы советовали…
Эли наклонился и заглянул в замочную скважину. Увидел маленького человечка, с виду похожего на бухгалтера. Тот выкладывал на стол гостиной банковые билеты — десять пачек.
— Пересчитайте.
Господин Ван дер Хмыр в черном шелковом халате и алых кожаных туфлях быстро вскрывал пачки одну за другой с ловкостью человека, привыкшего иметь дело с банкнотами. Затем открыл портфель из свиной кожи и затолкал деньги туда.
— Войдите!
Это явился сомелье, принес две бутылки — портвейна и рома. Ром был предназначен для Эли. Сообразив это, он отступил на три шага от двери и в свою очередь произнес:
— Войдите!
У мамаши Барон все приступили к завтраку, но сама хозяйка за стол не села: оставалась на ногах, словно что-то ее насторожило, и обслуживала своих дочек и двух только что подоспевших постояльцев. Новопришедшие, господа Домб и Валеско, с любопытством поглядывали на Сильви. Она же только посмеивалась над их удивлением и насупленной миной Антуанетты.
— Вы знаете Бухарест? — спросил Плутарх Валеско. Он был из Румынии.
— Не хуже вашего! Даже знакома почти со всеми тамошними министрами.
— Красивые там места, не правда ли?
— Может, и так, но люди там сплошь голодранцы…
Присев на ручку кресла, Эли пил из ложечки свой обжигающий грог и смотрел на проспект Жардэн-Ботаник, запруженный полуденной толпой. С желтого неба снова посыпался мелкий снежок.
— До свиданья. Добрый путь!
— Благодарю вас. До среды.
И в ванной комнате господина Ван дер Хмыра послышался шум льющейся воды.
Стемнело в тот день еще до половины четвертого. Темнота застала Эли лежащим на кровати. Он глядел в потолок, по которому метались отблески уличных огней.
В четыре портье видел, как он прошел мимо, и заметил, что постоялец небрит. Может быть, он даже чистой рубашки не надел, уж очень казался надломленным.
— Если придет мадам, что ей передать?
— Ничего. Я вернусь…
У него были воспаленные скулы, как у туберкулезника.
Автомобиль катил по дороге, его фары выхватывали из темноты уходящую вдаль полосу мокрого асфальта. Стекло между задним сиденьем и кабиной водителя было опущено.
— Я родился поблизости, в городке Марсинель, — объяснил шофер. — Ну, и воспользовался этим, чтобы брата повидать. Думал, вам не к спеху.
— Чем он занимается?
— Не бог весть что за работенка. Служащий в конторе газового завода.
Въехали в Брюссель. Миновали несколько освещенных кафе. Огибали «островки безопасности», где поблескивали впотьмах каски полицейских агентов.
— Мсье только что ушел, — сказал портье, когда Сильви направилась к лифту.
— Вот как? И ничего не сказал?
Когда он и к восьми не вернулся, она спустилась в гриль-бар и уселась за столик через два стола от Ван дер Хмыра. Заказала только салат из омара и, пока ела его, раз десять чувствовала на себе изучающий взгляд голландца. Но когда она вышла из бара и стала бродить по вестибюлю, переходя от одной витрины к другой, он за ней не последовал.
Она поднялась к себе. Чуть погодя услышала, как он запирал свои чемоданы и давал распоряжения коридорному:
— Нет, не спальный вагон. Там уже все занято. Спальное место в первом классе. Мне нужно одно по ходу поезда.
Она переоделась, тяжело вздыхая. Чувствовала себя усталой, чего доброго, и подавленной. Эли все не шел. Она пересчитала монеты, оставшиеся в сумочке: сто пятнадцать франков.
Сама не зная, куда собирается пойти, она направилась к лифту. Внизу приостановилась, передавая ключ портье.
— Жаль, что он должен уехать! — сказал ей портье так доверительно, будто они были старинными друзьями.
— Почему?
— Он спрашивал у меня, кто вы такая. Вы произвели на него большое впечатление. Но Эли ему не понравился.
Пожав плечами, она протянула ему сигарету — ждала, что он подаст ей огонька. В этот момент из лифта вышел Ван дер Хмыр. Поколебался секунду, приблизился к портье и сказал молодой женщине:
— Разрешите?
— Вы уже уезжаете? — спросил шофер в ливрее.
— Иначе никак нельзя.
Эти слова он произнес, глядя на Сильви. И одновременно протянул консьержу смятые в кулаке купюры:
— До свиданья. На той неделе вернусь.
Он прошел несколько шагов, опять помедлил в колебании, оглянулся, затем пожал плечами и направился к шарнирной двери.
— Это один из крупных амстердамских финансистов, — сказал портье Сильви. — Приезжает сюда каждую среду. Если на будущей неделе он вас еще застанет…
Похлопав ресницами, она вздохнула:
— Когда господин Эли вернется, скажите ему, что я в «С пылу, с жару!»… Нет, лучше ничего не говорите. Будет знать, как оставлять меня одну… Посыльный! Такси…
Снег валил с неба крупными хлопьями, они таяли, едва коснувшись асфальта. Раздавались гудки поездов: платформы Северного вокзала находились всего в сотне метров.
2
На углу улицы Нёв, перед витриной табачного магазина, среди толчеи вокруг парнишки, торгующего билетами вещевой лотереи, — вот где Эли, словно во внезапном озарении, постиг, какой путь он проделал с тех пор, как покинул Стамбул. Витрины чуть не лопались от избытка товаров, и среди прочих громоздящихся один на другой упаковочных коробов он приметил белые с надписью «Абдулла».
Так вот, в Стамбуле, на большой улице в квартале Пера находился модный ресторан с тем же названием. Накануне отъезда Эли ужинал там с друзьями. В «Абдулле» он знал всех завсегдатаев. Пожимал руки, переходя от стола к столу:
— Завтра я уезжаю!
— Счастливчик!
