Увиденное буквально ослепило его. В каюте под аккомпанемент «двуногой» танцевала эта прекрасная незнакомка, сведшая с ума всех представителей мужского пола на корабле, — Афина! Рыжик, не отрываясь, наблюдал за грациозными и изящными прыжками, взмахами лап, изгибами стройного поджарого кошачьего тела. Афина как будто взлетала, порхала, как птичка, по каюте, музыка словно подхватывала кошечку и несла её за собой по волнам, а корабельное покачивание добавляло ощущение полета. Воздушная, невесомая кошечка и такая же музыка! Рыжик не мог заставить себя отвести взгляд. Это был балет, настоящий кошачий балет, высокое искусство!
Рыжик буквально замер в неудобной позе у иллюминатора. На глазах выступили слёзы от восхищения и преклонения перед настоящим талантом. Он смахнул их лапой, но музыка уже затихла, а Афина грациозно вспрыгнула на койку своей «двуногой» и удобно устроилась там, отдыхая. Бросив на каюту прощальный взгляд, Рыжик слез со своего наблюдательного пункта. У него было такое ощущение, словно он увидел какое-то таинство, не предназначенное для таких простых котов, как он.
Глава десятая,
в которой Сиринга рождает Вселенную
В который раз Афина изогнулась, как связка сосисок, и многозначительно сверкнула глазами. В приоткрытой пасти сверкнули, как зубчики серебряной вилки, её резцы. На этот раз получилось идеально. Фотини закончила игру на свирели и убрала её в футляр.
Сегодня они репетировали особенно долго. Сначала «рождение хаоса» никак не удавалось передать сразу изящным и дерзким. И снова и снова извлекала упорная «двуногая» тонкие трели из драгоценной дудочки. Опять и опять Афина совершала скачки «лягушечкой», проползки «ужиком», кувырки «ёжиком», прыжки «заинькой» и стойки «петушком» — так её артистические движения прозвали мелкие детёныши «двуногих».
Пожалуй, с таким номером они в силах победить на фестивале. Там они изменят не только своё будущее, но и весь мир!
Волшебная всё-таки дудочка. Как её «двуногая» могла столько лет жить рядом с ней и не знать о том, какое сокровище лежит у неё на чердаке среди прочего хлама непонятного назначения, который, впрочем, следует тоже изучить повнимательнее — мало ли какие редкости таятся в застёгнутых чемоданах, коробках, сундучках и тубусах? Неужели она настолько была увлечена своей собственной печалью, что и думать забыла, кем был её дед — археолог с мировым именем, великий Константинос Христопулос, страстный исследователь греческих эпосов? Эту самую дудочку он нашёл на развалинах древнего театра, где выступал сам Еврипид. Ритуальная свирель, на которой — а всё указывает именно на это — играл сам Пан ещё до того, как его обманул Аполлон! Вот ведь потешный был чудак — вроде и «двуногий», а на лапах копыта! Настоящие, как у деревенских козликов. А ещё эти рожки! Но даже они не помешали Афине испытать к нему некоторое уважение и сочувствие. Мать Пана бросила его за то, что «двукопытец» родился, прямо скажем, не красавцем — одной бороды уже было достаточно для того, чтобы напугать кого угодно, а тут ещё эти ороговевшие пятки и рога! А отец Пана отнёс его в горы. Богов тех времён таким не удивишь, впрочем, полюбили они его не только за особенности внешнего вида, но и за душевное тепло и задор, с которыми крошка Пан развлекал всех жителей Олимпа. Однако, знатно повеселившись и развеяв всем и всякому тревоги праздностью, Пан очень сердился, если его тревожили во время отдыха, и мог наслать на неосторожного визитера панический страх или даже паралич. И будь ты нимфа или сатир, что вчера лихо отплясывали под дудку Пана «Яблочко» и «Джигу», — разбудив его, ты превращался в печёночную котлету с разумом застрявшего в мышеловке хомяка. Афина даже думала, что сиеста — отдых в жаркий знойный полдень — есть не что иное, как наследие Пана. Время, когда никто не выполняет шумных и тяжёлых работ, а просто позволяет себе отдохнуть. Когда спят леса, поля и города под палящим солнцем, а жители их укрываются в тени или у воды.
Так вот эту самую свирель — Афина была убеждена, что именно ее, — сделал сам Пан, что это — сама Сиринга. Так звали прекрасную нимфу, в которую влюбился такой неуклюжий, уродливый, неуравновешенный для многих Пан. Когда он после стольких дней терзаний и самобичевания решился к ней обратиться, она стремительно убежала от него. Глупая маленькая птичка! Добежав до реки, она попросила бога реки переправить её на другой берег, но тот отказал ей. Тогда она попросила превратить её в тростник, и бог реки согласился. Когда Пан, чувствующий свою вину за испуг прелестной Сиринги и проклиная себя за свою некрасивость, добрался до реки — сердце его словно оборвалось. Он бережно срезал тростник и сделал из него свирель, назвав её в честь своей любимой. Сиринга продолжила свою жизнь в нематериальной форме — она осталась навсегда прекраснейшими звуками, мелодиями и образами, трогавшими души тех, кто слышал пение свирели.
Именно эту красоту и услышала Афина, когда, обнюхивая пыльную дудочку, чихнула прямо в неё, и та издала очень слабый, но очень нежный звук. На этот звук отреагировала и «двуногая» — так свирель и нашлась…
Афина решила, что неплохо бы немного прогуляться, поэтому подала «двуногой» сигнал, торжественно прошествовала к корзинке и села в неё, высоко задрав нос. Фотини аккуратно убрала чехол со свирелью в чемодан на колесиках, подхватила корзинку и уверенным шагом вышла из каюты.
Конечно, обе они устали — репетировали слишком усердно и долго, но знать это никому не нужно. Когда «двуногая» устроилась в шезлонге у бассейна, Афина поводила головой по сторонам и заметила на палубе выше жирнющего рыжего кота. Интересно, а правда ли у рыжих нет души? Что такое душа? Интересно, а есть ли душа у другого субчика, который потоньше, сам чернее ночи, но с белой манишкой на груди? Зачем они оба на неё уставились? Афина неспешно отвела голову и наткнулась на ещё восемь горящих огоньков — целых четыре пары глаз уставились на неё из-под какой-то конструкции. Эти поклонники такие бесстыдные, подумала прекрасная Афина и покинула корзинку. Она решила немного подремать на коленях у своей утомлённой Фотини.
Глава одиннадцатая,
в которой солдат должен сражаться
Элефант частенько вспоминал свою прежнюю жизнь. Она была незамысловатой, но полной смысла. Чёткий распорядок. Несокрушимая надёжность. Честность и открытость. События текли плавно и неспешно. Как река Эльба, которая текла под самыми окнами его дома. Кот любил сидеть на балконе в предутренние часы. Вдыхать холодный влажный воздух. Слушать густые гудки пароходов. Разглядывать огни ночного города сквозь густой туман. А потом уходил к своему «двуногому». Тот к рассвету всегда скидывал одеяло и, замерзая, сворачивался брецелем. Элефант с тяжёлым вздохом ложился рядом и грел его.
Но такое случалось нечасто. Работа у «двуногого» была очень ответственной — начальник службы безопасности всего порта, самого большого во всей Германии и весьма беспокойного. То и дело затевали драки алкаши-англичане. Частенько ловили с поличным воров-румын. Немало бессонных ночей доставляли неулыбчивые контрабандисты-русские. Но самыми коварными и безжалостными были наркоторговцы из Албании и арабских стран. И только Большой Генрих мог управляться со всей этой «двуногой» сволочью, держать их в кулаке.
