«Что со мной происходит? — думал Ричи, привалившись пушистым боком к костлявому бедру «двуногого». — Почему мне так больно, словно в камине горит мой хвост?»
Кот так и не смог сформулировать свою мысль, слова разбегались и путались, а в груди что-то отвратительно сдавливалось и не хотело отпускать. Каждый взгляд на человека, сидящего рядом, почему-то отдавался тоскливым мявом внутри. Настроение обоих существ, застывших перед камином, смешивалось, умножалось и резонировало, словно… словно… словно это были чувства одного организма. Так не могло быть — коты намного превосходят людей, они находятся просто на разных ступенях развития!!! — но все-таки было. И это еще больше угнетало Ричи.
— Освободим корзину, мистер кот, — шептал «двуногий», глядя, как на экране ноутбука вылетают из нарисованной корзинки скомканные бумажки и исчезают в воздухе. — Ничего не получается. Все, что казалось правильным, верным и честным, — это всего лишь ошибка, если посмотреть под другим углом. А только глянул — оп! Все не то! Все в печь!
Лаская несчастного писателя, кот видел, как тот успокаивается, но мозг котектива продолжал работать, выводя своего хозяина из черно-серого забытья к свету истины.
А истина на данный момент состояла в том, что даже самая простая история, все факты которой лежат перед тобой как на блюдечке, может оказаться многовариантной. Ведь, в конце концов, исход — окончательный исход дела — зависит именно от него, от Ричи. А внезапный приступ меланхолии у «двуногого» натолкнул на тревожную мысль, что даже непогрешимый сыщик может допустить просчет, ошибиться, выбрать неверный вариант. Посмотреть с другого угла, как выразился писатель, и последствия этого окажутся катастрофическими… Много хуже, чем просто сожжение рукописей в камине.
Да, безусловно, Левиафан должен быть наказан. Он это заслужил, невзирая на то что его душевное здоровье явно под сомнением. Но именно из-за того, что виновный, возможно, не может отчетливо понимать, что делает и к каким чудовищным последствиям приводят его «эксперименты», нельзя его просто наказать…
Отравление «двуногого», судя по всему доброго и порядочного, каких не так уж много осталось на этой земле, раскрыло всю глубину пропасти, в которую валится душа Леви. И может ли он, великий котектив, позволить этой истории завершиться так плоско и отвратительно? Чем же тогда кошачий мир отличается от мира «человеков»? Как смогут коты продолжать утверждать, что их интеллект, их моральные и душевные качества несоизмеримо выше людских, если в итоге Ричи просто передаст Левиафана в руки «двуногих», для которых будет только одно решение проблемы: живодерня. Ведь, скорее всего, кот, виновный в смерти одного из них, не найдет в сердцах людей ни сочувствия, ни сострадания, ни понимания глубины проблемы. Левиафану не светит даже приют.
И хотя частично котектив был с ними даже солидарен (стыдно признавать, но это правда), кошачье благородство и чувство ответственности не давали жажде мщения захлестнуть его с головой. Должен быть иной путь!
Какой? Думай, Ричи, думай! Ты не «двуногий», ты гораздо умнее, благороднее и дальновиднее. Ты — кот!
Усатый сыщик зажмурился, пытаясь отвлечься от огненного танца в камине и тяжелых вздохов своего «двуногого» страдальца. Рефлексия сейчас никак не поможет. Нужно посмотреть на проблему совсем под другим углом. Ведь в конечном итоге даже непогрешимый котектив может ошибаться. А окончательный приговор не оставит выхода для подозреваемого — он станет виновным и будет наказан. А что, если это все-таки не Леви?..
И пусть даже безумный кот виноват в смерти Вощинского, так ли уж необходимо убить и его? Ведь гораздо правильнее будет попытаться избавить Леви от этой болезненной мании. Именно этого же и хотел отравленный доктор. Так не следует ли Ричи приложить чуть больше усилий и добиться успеха там, где потерпел фиаско «двуногий»? Это самый верный выбор. Таким образом коты снова докажут свое превосходство, сохранив жизнь и исцелив своего собрата, а не просто наказав его за то, за что он и не может нести ответственность из-за душевной болезни.
— То есть, — вслух проговорил Ричи, вызывая у писателя легкое успокоение, — необходимо выяснить, каким образом Левиафан извлекает «мурчалки». Даже если придется погрузиться в его безумие, это единственный путь, по которому обязан следовать каждый, кто считает себя мыслящим существом. Мы же не животные и не можем убивать друг друга лишь потому, что месть так сладка и приносит иллюзорное ощущение справедливости. Справедливость — нечто гораздо большее, чем просто наказание за содеянное. Это еще и милосердие.
Так как же поступить? Как заставить Левиафана вытащить на свет свои навязчивые идеи, исцелить его?
Понятное дело, что придется провести следственный эксперимент. И провести его нужно тонко. Так, чтобы сам подозреваемый ничего не заподозрил. (Ричи даже усмехнулся внезапному каламбуру. Мысли потекли ровнее и спокойнее: у котектива появилась четкая цель. А когда задача определена, двигаться к ее решению в разы проще.)
Пожалуй, лучшим вариантом для осуществления задуманного станет «подсадная утка». Требуется кот, из которого Левиафан захочет достать «мурчалку». Если он так уверен, что это «средоточие счастья», то нужен будет кандидат, находящийся на грани полного отчаяния. И желательно, чтобы это отчаяние было как можно более искренним, иначе может не сработать. Психи очень чутко воспринимают внутреннее состояние окружающих, так что обман должен быть минимальным. Кто же сможет помочь в этом случае?
Ричи судорожно перебирал в голове всех, кто так или иначе был связан с делом и смог бы отыграть отведенную ему роль максимально правдоподобно.
Атос? Он, конечно, в значительной степени меланхолик, да и исполнительности ему не занимать, но сумеет ли он? Как показало общение, аристокот хоть и «рубаха-парень», но особым артистизмом не отличается. Флегматичен, немного позер, но в целом, можно сказать, не выше среднего. Нет, вряд ли он осилит такую ответственную роль. Не хватит психической мобильности. Да и, чего греха таить, фантазии. А скорбь по отравленному Вощинскому хоть и трогает благородное сердце Атоса, не отменяет того, что кот воспринимает «двуногих» с определенной долей снисходительности. Нет, все-таки Атос недостаточно несчастен для реальных эмоций и недостаточно талантлив, чтобы такие эмоции сыграть…
«Кто дальше? Я сам?» — мелькнула мысль, и котектив серьезно задумался. Он бы, конечно, мог. Он столько лет прожил со своим «двуногим», так долго за ним наблюдал, так привязался к нему, так впитал его тонкий, нервический, надломленный характер, что смог бы изобразить отчаяние, представляя себе, что тот погиб.
В своих силах Ричи не сомневался — он сыграл бы тонко и убедительно, но… Оставалось одно «но», которое сводило на нет все возможные плюсы такого решения, — кто-то должен следить за ситуацией со стороны, подмечать реакции, подстраховывать. И если вдруг что-то пойдет не так, то… кто же завершит расследование? Ведь Левиафан может быть опасен… Э-э-э…
Эх! Собственная кандидатура тоже отпадает.
Кто еще? Мася? Нет, ее он не подвергнет такой опасности. Да и его любимой крошке никогда не сыграть отчаяние — она просто не знает, что это такое. Она счастлива по своей природе. Иногда кажется, что Мася просто не может испытывать ничего другого, кроме любви, счастья и довольства. Именно в этом ее самая неотразимая прелесть.
