— Вы все верно говорите, — обхватил голову руками писатель, — но это совершенно не значит, что именно Лине ее муж стоял поперек дороги, ведь могли быть и другие…
— Какие другие? Ну какие другие? Кот его отравил, что ли, которому он некрасиво царапину на морде зашил? — И капитан, приходя в восторг от собственной феерической шутки, снова заржал на весь дом.
— А? Не такой уж мой «двуногий» и дурачок, — повернулся Прапор к Ричи с видом триумфатора. — Мыслит здраво и четко… Чего о твоем, уж прости, дорогой котектив, не скажешь.
Тот молчал в ответ на выпады жирного котяры. На морде Ричи не отражалось никаких эмоций, кроме предельной вежливости. Правда, если бы кому-то посчастливилось заглянуть сейчас за этот «фасад», он бы увидел, какие ядерные реакции происходят в гордой душе усатого сыщика. Он бы с большим удовольствием зарядил лапой по самодовольной физиономии Прапора и натыкал его носом, как тупого котенка, во все глупости Лыжина, но… Это бы не возымело никакого действия — слишком недалеким умом наградил кошачий бог и этого полосатого обжору, и его «двуногого».
К тому же Ричи просто не мог себе позволить сейчас рассориться с толстяком — это был его единственный шанс повлиять на события и спасти Лину. Так что придется наступить на горло своей мартовской песне и потерпеть. Пусть капитан с Прапором потешаются над ним и над писателем — надо правильно расставлять приоритеты. И сейчас гордость должна промолчать. Вот закончим это расследование, тогда и посмотрим, кто из нас дурачок, а кто мыслит «здраво и четко».
Лыжин, отсмеявшись, еще раз хлопнул мрачного, как осенняя туча, писателя по плечу:
— Ты оставайся, отец, а я ненадолго. Оформлю только молодую жену — и назад. Думаю, через пару часов обернусь — отпразднуем счастливое завершение дела. — Увидев, что лицо «двуногого» Ричи помрачнело еще больше, капитан немного притушил свое безудержное веселье победителя: — А ты не кисни, не кисни. Ни в ком нельзя быть уверенным, так что и убиваться так не стоит. Ты сильно доверчивый, а бабы этого не заслуживают. Помяни мое слово, поэт, не заслуживают. И я рад, что хоть одной из них достанется по справедливости… Вот так вот.
И, нахмурившись, Лыжин затопал к своему автомобилю.
— Ну, и мне пора, — поднялся на все четыре лапы Прапор. — Прослежу, чтоб дело завершилось как надо.
Котектив уже собрался скрепя сердце, попросить капитанского любимца об услуге, как тот сам остановился на полушаге и повернулся:
— Ты, это… Не хочешь с нами прокатиться? Убедишься во всем сам, а то я же вижу, какой ты расстроенный… Прямо как твой «двуногий».
Ричи внутренне усмехнулся. Капитанский любимец явно не воспылал к нему внезапным сочувствием, а просто боялся, что Лыжин может все-таки обкотиться. Ну-ну, дружочек, «не такой уж дурачок», говоришь? Сам-то ты в это веришь?
Однако сейчас важно было совсем другое: представлялся чудесный шанс закончить дело именно так, как оно и должно быть закончено. И наказанным обязан стать именно виновный, а не молодая самка, которая просто не понравилась следователю.
— Спасибо, друг мой. Я с благодарностью воспользуюсь твоим предложением.
«Мышов Атос! — внутренне хихикнул Ричи, в очередной раз ловя себя на том, что в моменты напряжения переходит на «высокий штиль» речи, который так забавлял его в аристокоте. — Хорошо еще, что не сказал «щедрым предложением», а то даже до Прапора дошло бы, что я его подначиваю».
Но следовало выбросить из головы все посторонние мысли. Развязка близилась, а полной и ясной картины преступления у котектива так и не было. Преступника только еще предстояло вычислить. И хотя Ричи был совершенно уверен, что это не Лина, чтобы доказать это недалекому Лыжину, придется попотеть. Спасти от ареста «двуногую» может только одно: придется предоставить капитану альтернативу — настоящего виновника отравления Вощинского. Ну, или хотя бы убедительные доказательства того, что могут быть и другие подозреваемые.
Глава двадцать первая,
в которой «двуногий» понял то, что он ничего не понимал
В свои светлые времена усадьба Вощинского была довольно красивым и легким строением. Но теперь над ней словно нависла какая-то темная туча, которая не позволяла насладиться приятной архитектурой трехэтажного здания из белого кирпича. Ричи даже показалось, что над всей территорией витает какой-то незримый дух запустения, будто хозяева покинули загородный дом уже давно и не собираются сюда возвращаться.
Но Лыжин и Прапор, видимо, ничего такого не замечали. Оба с настороженной целеустремленностью пялились через лобовое стекло, будто набираясь смелости сделать неприятный, но необходимый шаг. Капитан всю дорогу что-то бурчал себе под нос, а его полосатый компаньон временами так же нечленораздельно поддакивал. Котективу было тоскливо, и напряжение по мере подъезда к усадьбе отравленного ветеринара все возрастало.
Когда перед машиной распахнулись кованые ворота, казалось, наэлектризованную атмосферу в салоне автомобиля можно было резать ножом. Волны противоречивой энергетики сталкивались и накатывали друг на друга, грозя вот-вот взорваться.
Но покряхтывающая машина уже остановилась перед большой верандой загородного дома, и все напряжение моментально пропало. А может, Ричи это только показалось, потому что все его внимание тут же переключилось на Лину, тяжело поднявшуюся из плетеного кресла навстречу незваным гостям. Жена доктора была похожа на привидение. И так хрупкая и невысокая, сейчас Лина совсем осунулась, под глазами залегли темные круги, руки постоянно находились в движении, нервно комкая край пледа, который прикрывал ее колени, когда она сидела. От тоненькой и дрожащей фигурки веяло таким отчаянием и безысходностью, что даже закаленный котектив поежился, чувствуя неловкость и сострадание.
Ему было банально жаль это напуганное до полусмерти и загнанное в угол беззащитное привидение, некогда бывшее счастливой женой известного ветеринара.
Из сострадательного оцепенения котектива вывел, как всегда, не вовремя начавший говорить капитан:
— Вот, сейчас вы увидите, голубчики, как работают настоящие сыскари, — рубанул он по тишине своим хриплым голосом, будто тупым топором. — Сейчас эта чертова баба все мне выложит. Я даже безо всяких улик выведу ее на чистую воду. Чтоб вы понимали, молодцы мои, здесь важны не факты, а психология, в которой капитан Лыжин настоящий спец. Тут надавить, здесь посопереживать, там отпустить, обойти по кругу, зайти в тыл, расслабить, а потом — бац! — и признание у вас в кармане. Так что уважаемой госпоже Вощинской не уйти от карающей длани правосудия. Она мне все выложит. Как на духу, как на исповеди. А когда я ее расщелкаю, останется только надеть браслетики и отвезти ее в тюрьму.
К середине громогласной сентенции капитана у Ричи создалось стойкое ощущение, что он не столько стремится впечатлить своих спутников, сколько сам себя подбадривает.
Это и позабавило, и порадовало котектива. Во-первых, маленькая моральная победа над тупоумным солдафоном просто льстила самолюбию пушистого сыщика, а во-вторых, раз Лыжин не уверен в себе, будет проще открыть ему наконец-то глаза и продемонстрировать, что не все так просто, как тому видится.
