— Проходите, присаживайтесь, — пригласил майор. Люди нечасто добровольно приходят в их учреждение, так что подобное явление стоит только приветствовать. — Представьтесь, пожалуйста.
— Сокольский Петр Семенович. Я сосед Надежды Андреевны, то есть покойной Точилиной.
— Слушаю вас, Петр Семенович. — Майор скрестил пальцы под столом. Только бы этот визит не был пустышкой. Ему сейчас кровь из носу нужны стоящие свидетели.
— Видите ли, — прокашлявшись, начал посетитель, — не знаю, насколько для вас будет полезна моя информация…
«Та-ак», — разочарованно протянул про себя майор.
— Но, понимаете, я подумал, что лучше сообщить, вдруг пригодится, — тянул гость.
— Разумеется. Лучше сообщить, — кивнул майор, все еще цепляясь за надежду.
— Так вот. Когда случилось несчастье, меня дома не было, я вернулся только вечером. Поэтому тела Надежды Андреевны я не видел. Но моя соседка Капитолина Яковлевна… Вы только поймите правильно: она пожилой одинокий человек, сын у нее где-то за Уралом служит. Так вот, она весь вечер рассказывала всем желающим, а таких в нашем доме, поверьте, немало, как она нашла тело. Рассказывала со всеми ужасающими подробностями. Я эту историю раз сто, наверное, прослушал, поскольку принимала она любопытных на кухне. А пока чайник кипятишь или картошку жаришь — хочешь, не хочешь, а слушаешь.
— И что же дальше? — майор начал терять терпение.
— После этих рассказов картина стояла у меня перед глазами все время, даже когда я работал. А вчера сижу я за рукописью, мне скоро монографию сдавать… Ой, — спохватился визитер, — я же, кажется, забыл сказать: я доцент кафедры стран Дальнего Востока Ленинградского университета, китаевед. Так вот, когда я вчера работал над рукописью, отвлекся и как-то, знаете, совершенно бессознательно набросал рисунок. — Сокольский виновато взглянул на майора. — Получилось тело Надежды Андреевны. А когда я его рассмотрел, мне в голову пришла одна дикая мысль. И, знаете, сегодня я с самого утра отправился в библиотеку и еще раз самым подробным образом изучил вопрос.
— Так что же это все-таки такое? О чем вообще идет речь?
— О способе убийства. Скажите, ведь у вас наверняка есть фотографии с места преступления? Нет-нет, вы меня не так поняли, я вовсе не жажду это видеть! Но у меня действительно есть одна мысль, надо только проверить! — И сразу, без всякой последовательности, сдался: — Хорошо, можете не показывать. Я так расскажу.
Майор приподнял вопросительно брови.
— В Китае еще с древности и фактически до недавнего времени существовал особый вид казни — линчи. Его применяли только в наказание за самые страшные преступления, например за измену императору. По-русски линчи означает «казнь тысячи порезов». — Майор насторожился. — Процедура растягивалась до полугода. Преступнику медленно отрезали куски плоти — каждый день по кусочку. Нос, уши, пальцы по одной фаланге, лоскуты ткани на руках и на ногах. Если не принимать во внимание длительность казни, а только сам способ…
Майор уже доставал из сейфа материалы дела.
— Вот, смотрите. — Он разложил одну за другой три фотографии.
— О господи! — дернулся посетитель, но в следующую минуту уже взял себя в руки. — Простите. Да, это похоже на иллюстрации, которые я видел в книгах. Я на всякий случай переписал для вас описание этой казни и сделал ссылки на первоисточник. Вот, возьмите, пожалуйста. — Он извлек из портфеля серую папку. — Надеюсь, вам это поможет.
Сокольский ушел, а майор Остапенко остался перебирать разложенные на столе снимки. Все три жертвы родились в Харбине, на территории Китая. Вот что у них общего: Китай!
И казнь, о которой рассказал гость, тоже китайская. Логично будет предположить, что убийство совершил китаец, вероятно, выходец из этого самого Харбина. Трудно представить, что ему понадобилось от жертв. Может, это месть за какие-то старые обиды? Как бы там ни было, не найдем китайца — не узнаем. А найти в городе китайца не такое уж сложное дело — на этой оптимистической ноте майор захлопнул папку.
Конечно, оставался еще шанс, что это сделал русский, проживавший когда-то в Харбине. Но казнь тысячи порезов — нет, слишком изощренное убийство для русского человека. Удар топором, кувалдой, мордобой — это да. А тысяча порезов — это азиатчина какая-то. Значит, все-таки китаец.
Но майор ошибся: китайцев в городе было немало. Студенты, специалисты на стажировке, артисты, партийные деятели, рабочие по обмену опытом. И почти все мужчины.
Мальчишки с улицы Гладкова вспомнили, что недалеко от дома видели китайца в день убийства Зинаиды Варенцовой. Иностранцы в рабочем районе были редкостью, так что его запомнили.
— Что же вы сразу не сказали? Я же вас спрашивал в день убийства: был во дворе кто-то посторонний? Вы как один ответили «нет».
— Так мы же думали, вы насчет убийцы, а он китаец.
— А что, разве китаец не может быть убийцей?
— А что, может? — Мальчишки подозрительно уставились на майора.
Вот и работай с такой командой. Но еще хуже, что никто не смог точно описать его внешность.
— Обыкновенный китаец. Глаза вот такие, — показывал один из пацанов.
— А какой он был? Тонкий, толстый, высокий, маленький? Молодой, старый?
— Обыкновенный.
— Средний он был. И роста среднего, и вообще. В белой рубашке и в серых брюках, — со знанием дела произнес Петька Кулешов.
— Молодой хоть или старый?
Петька пожал плечами:
— Средний.
На улице Восстания у дома Павловых китайца никто не видел, что, в принципе, неудивительно: парадная выходит прямо на улицу, там и детвора не играет, и старушки на лавочке не сидят. Да и в самом дворе на улице Восстания старушек не было — местные жители предпочитали ходить в соседний сад, у бывшей Греческой церкви.
На 6-й Красноармейской китайца тоже припомнили, хоть и не сразу. Дворник из соседнего двора и продавщица из небольшого продуктового магазина на углу видели, как в день убийства то ли китаец, то ли узбек, а может, и казах, поди их разбери, сворачивал в арку дома, где проживала покойная Точилина. Но и здесь повторилась та же история. Самыми яркими приметами, которые запомнились свидетелям, оказались белая рубашка и серые брюки. Да каждый первый в городе ходил в белой рубашке и серых брюках.
Пришлось перетряхивать всех прибывших в Ленинград китайцев и разыскивать среди них проживающих или ранее проживавших в Харбине. Только делать это приходилось максимально тактично, через посольство, без спешки, скрывая истинную причину — чтобы не обидеть китайских товарищей. А время шло, и тот самый китаец давно мог отбыть на родину.
И, видимо, отбыл, потому как отыскать его майору Остапенко не удалось. А потом грянул XX съезд партии — развенчание культа личности, не одобренное китайскими товарищами, и полный разрыв отношений между двумя странами. Все китайцы вернулись на родину. Убийцу трех женщин так и не нашли, преступление осталось нераскрытым.
