Алиса слушала его в смятении. До сих пор никому в голову не приходило заподозрить у них азиатские корни. А ведь бабушка была очень похожа на свою мать. Детские фотографии прабабушки не сохранились, была только одна карточка, где девочка в толстом жестком пальто стоит на табуретке, а с обеих сторон ее держат за руки счастливые родители — прапрабабушка в полушубке и длинной юбке и прапрадед с пышными смоляными усами в строгом черном пальто.
На следующей фотографии прабабушка была в берете и в белой блузке с комсомольским значком. Ничего экзотического в ней не было.
— Мне кажется, вы ошибаетесь, у нас нет интересующей вас вещи. Я никогда ее не видела, следовательно, ее не существует.
Как только она доберется до бабушки, нужно будет пересмотреть старые фотографии. Эта история ее порядком взволновала.
— Очень жаль. — Лаврентьев внимательно наблюдал за ее лицом. — Эта подвеска некогда принадлежала императрице Цыси. Вы когда-нибудь слышали о ней?
— Слышала. Она выбилась в императрицы из наложниц, была жестокой, расточительной и разорила всю империю.
— В общем и целом да. Так вот, эта орхидея была украдена в день смерти императрицы. Она представляет собой огромную ценность, говорю без обиняков. И мой клиент готов платить. Думаю, после продажи медальона вас больше не будут занимать такие мелочи, как работа в строительной фирме. Вы сможете выбрать себе занятие по душе и не беспокоиться о хлебе насущном. Подумайте, не буду вас торопить.
Лаврентьев поднялся, оставил на столе деньги за ужин и удалился.
Алиса осталась размышлять о сказанном.
Глава 24
1908 год
Как быстро пронеслась жизнь. Почти целый век прошел перед глазами Цыси — не перечесть, сколько изменений и потрясений пережила Поднебесная!.. Кто бы мог подумать, что по земле ее предков станут ходить паровозы и храмы и усыпальницы будут содрогаться от их грохота. А разве еще тридцать лет назад можно было вообразить электрические фонари на улицах Пекина? А сейчас они есть, и семнадцать электростанций по всей стране несут волшебный свет во все концы. А телеграф? Донесения со всех концов империи теперь доходят почти мгновенно.
И все это стало возможным благодаря ей, вдовствующей императрице Цыси. А молодежь называет ее консервативной и упрекает, что по ее вине Китай так и остался на задворках мирового прогресса. Как будто это не она перевооружила армию, закупила новый флот и открыла академию наук.
Ах, молодость-молодость!.. Они так горячи в своей жажде перемен, что не замечают других. А ведь не все готовы поспеть за бегом времени и, легкомысленно скинув халаты, облачиться в европейские брюки и смокинги. Вот и бедный Гуансюй поддался влиянию таких скороспелых реформаторов. И что же — мальчик дорого заплатил за свою торопливость.
Перед глазами Старой Будды стояла сентябрьская ночь 1898 года. Она со своим двором, как всегда в это время года, была в любимом Летнем дворце. Солнце щедро изливало тепло на увядающую землю, цветы благоухали, тихие воды прудов дарили прохладу.
Государственные дела уже не обременяли Цыси, как прежде. Все официальные церемонии теперь на плечах императора Гуаньсюя. Конечно, за ней, Цыси, оставалось последнее слово при утверждении указов, и никакое, даже самое мелкое дело без нее не могло быть решено. И все же время она теперь проводила в удовольствиях — слушала музыку, наслаждалась поэзией. А опера? Разве она хоть день могла прожить без спектакля? Гуансюй был окружен ее людьми, все значимые посты в провинциях занимали преданные ей сановники. Беспокоиться было не о чем: молодой император шагу не мог ступить без ее ведома.
Поздним вечером 20 сентября идиллия была нарушена. Ее верный защитник, командующий полевой китайской армией, императорской гвардией и полицией Жунлу в нарушение этикета вбежал в ее личные покои, чтобы сообщить о готовящемся аресте вдовствующей императрицы и государственном перевороте. Оказывается, уже готовы, да что там, заверены императором указы, которые будут оглашены сразу после ее ареста.
Цыси была в ярости. Как он посмел? Этот мальчишка, жалкий потомок великой Цинской династии решил взбунтоваться против собственной матери, каковой она считалась по закону! А ведь она укрывала его в детстве от грозы, баловала, скупая в европейских магазинах все игрушки. У него был свой автомобиль, моторная лодка, синематограф. Она окружала его заботой, подбирала ему лучших учителей. Он желал изучать математику, химию, английский язык — она все позволяла ему. Отобрала для него красивейших наложниц, нашла нежную преданную жену, которую этот неблагодарный презирал. И чем же он ей отплатил? Вступил в сговор с предателями и решил отстранить от власти.
— Немедленно подготовить паланкин, мы выступаем, — подчеркнуто спокойно распорядилась вдовствующая императрица, лишь блеск глаз выдавал ее волнение. — Жунлу, прикажите своим войскам окружить Запретный город. Всех сторонников императора и участников заговора немедленно арестовать. Вы будете сопровождать меня.
О да, это было блестящее выступление. Только что разбуженный Гуансюй лежал у ее ног, раздавленный, уничтоженный, сломленный. Разумеется, он немедленно отказался от престола в ее пользу и безропотно отправился в изгнание — в маленький дворец Иньтай посреди озера в Запретном городе. Его приближенных евнухов казнили, его окружение было полностью заменено. Бедняжка, он почти перестал есть и чахнул на глазах, даже его любимая наложница Чжэнь фэй, которой Цыси так великодушно позволила остаться при нем, не могла ему помочь.
А ведь императору по-прежнему приходилось исполнять свои священные обязанности — приносить жертвы в храме, молиться богам. В конце концов у Гуансюя началось нервное расстройство. К нему добавились лихорадка, воспаление гортани, почек. Он едва находил в себе силы жить.
Цыси жалела его, но что она могла поделать — он сам обрек себя на это жалкое существование, все дело в его неблагодарности. Если бы не посланники западных держав, она бы давно смилостивилась над ним и отправила его дух к предкам. Но, увы, те бдительно следили за тем, чтобы он был если не здоров, то хотя бы жив.
Да, сколько всего случилось и даже стало забываться — как смерть недалекой простодушной Цыань. Вся Поднебесная, весь двор, вся китайская знать винили ее в смерти первой вдовствующей императрицы, ее сорегентши. Только страх смерти удержал их от бунта. Их хватило лишь на перешептывания за спиной Цыси.
Как давно это было, больше двадцати пяти лет назад. В тот год Цыси тайно родила их с Жунлу сына, и Цыань, зайдя в покои к своей сестре, застала ее играющей с младенцем и, конечно, все поняла. О нет, она не подняла крик, не устроила сцену и даже не созвала верховный совет. Она пригласила Цыси к себе во дворец, и они мило беседовали, пили чай, вспоминали былое. Цыань говорила об их дружбе.
Милая, добрая, недалекая Цыань, но и у этой кроткой овечки оказались волчьи зубы. Цыси никогда не забудет казнь Ань Дэхая — бедный толстяк дорого заплатил за свои маленькие слабости. А как сердилась Цыань, когда застала Ли Ляньина целующим руку императрицы Цыси? Ее, Цыси, могли казнить казнью тысячи порезов за неуважение к памяти покойного императора, донеси Цыань о ее проделках верховному совету. К счастью, малодушная Цыань сдержалась, хоть и наговорила Цыси тогда гадостей.
