Вчера, в понедельник, Влад звонил несколько раз, но, несмотря на твердое решение объясниться с ним, она малодушно игнорировала его звонки. Да и до того ли ей было, если она с утра дрожала у себя в кабинете в ожидании Ильи. Встреча с мужем ее страшила, но в то же время ей страстно хотелось его видеть.
В офисе при коллегах ей нечего бояться, что Илья снова попытается ее задушить, а следовательно, объяснение на работе было предпочтительнее любого другого. Но он все не появлялся. Алиса то металась по кабинету, то выходила в приемную спросить у Оли, когда появится Илья Александрович и не звонил ли он. Оля, которая, как и все прочие сотрудники, была в курсе их драмы, сочувственно предлагала позвонить ему и спросить, но Алиса каждый раз отказывалась. Боялась, что Илья догадается, по чьей просьбе звонит ему секретарша.
Весь день прошел в суете, о работе над проектом для американо-китайской фирмы и речи не было. Алиса и вообще теперь сомневалась, будет ли какой-то заказ или переговоры и сметы были только предлогом для разговора о покупке орхидеи.
В воскресенье вечером, вернувшись после встречи с Лаврентьевым, Алиса рассказала бабушке, чего хотел мнимый заказчик. Валерия Константиновна выслушала ее с большим интересом, после чего они весь вечер провели, разбирая старые фотографии.
— Бабушка, ты же должна помнить свою маму. Какой она была?
Алиса прабабушку не помнила — та умерла в год ее рождения.
— Разумеется. — Валерия Константиновна кивнула. — Но, понимаешь, мне в голову не приходило думать о ней как о китаянке. В семье считалось, что она похожа на отца, Сергея Константиновича. У него тоже были смоляные волосы, карие глаза. Что же до тонких черт лица, здесь, как говорится, поработало дворянское происхождение. Это было ясно само собой и никогда не обсуждалось по известным причинам. Деда я никогда живым не видела, в 1937-м его арестовали за шпионскую деятельность в пользу китайского империализма, так, кажется. А в конце 1941-го он прямо из лагеря ушел на фронт, в штрафбат. Отличился в саперном батальоне, взрывая железнодорожные мосты, получил медаль, потом орден. После ранения служил в саперной части, а в конце 1943-го погиб. Вот его последняя фотокарточка, он прислал ее бабушке незадолго до смерти.
На пожелтевшей черно-белой фотографии Алисин прапрадед был в военной форме, с наградными планками на груди. Худой человек с глубокими морщинами и печальными глазами — трудно было сказать, есть ли у него что-то общее с прабабушкой, потому что усы и короткая с проседью борода почти полностью скрывали нижнюю часть лица.
— Вот, взгляни на эту фотографию. — Бабушка протянула Алисе очередную карточку. — Это 1963-й, маме уже сорок три, но выглядит она прекрасно, больше тридцати не дашь. Ни за что не догадаешься, что перед тобой мать двоих детей! По-моему, на этой фотографии она очень похожа на Одри Хепберн из фильма «Завтрак у Тиффани»: высокая прическа, туфельки с длинными носами, модный костюмчик. Я его обожала — маминой подруге муж, он был каким-то руководителем, привез этот костюм из Парижа, но той он оказался мал, и мама купила его за бешеные деньги. Хотя тогда она уже была замужем за сотрудником Ленторга, так что деньги для нас перестали быть проблемой. И, кстати, у Хепберн тоже раскосые миндалевидные глаза, а никаких китайских корней, сколько помню, у нее не было.
— Да, только бельгийские бароны и английские аристократы, — кивнула Алиса. — А как ты отнеслась к разводу родителей?
Для Алисиного папы развод его родителей всегда оставался болезненной темой, хотя все бабушкины мужья относились к нему хорошо, да и со своим отцом он всю жизнь поддерживал близкие отношения. И все-таки Алисе казалось, что он до сих пор обижается на бабушку.
— Знаешь, в те годы меня, как ни странно, школьные дела интересовали больше, чем семейные. Это было тогда нормой — ставить общественное выше личного. — Валерия Константиновна задумчиво смотрела куда-то вдаль. — Соревнования по волейболу между школами — я очень хорошо играла и была членом команды, комсомольские собрания, переписка с детьми из каких-то социалистических стран, концерты к Седьмому ноября и Первому мая. Мы с Верой чудно пели дуэтом, декламировали, танцевали. А еще борьба за отличную успеваемость, подготовка школьных вечеров, первые свидания. Мне было тринадцать, у меня кипела личная жизнь, а папа часто и надолго уезжал в командировки. И еще у меня была Вера. Мы с сестрой были очень близки, и нам хватало того, что мы есть друг у друга. Родители жили своей взрослой жизнью, даже бабушка уделяла нам больше внимания, чем они. Так что к их разводу я отнеслась довольно спокойно. Больше всех тогда переживала бабушка Ира. Однажды я подслушала их с мамой разговор. Знаешь, это был единственный случай, когда бабушка так жестоко говорила с мамой. До развода родителей мы жили все вместе, потом мама с нами переехала в большую квартиру ее нового мужа на Невском. А бабушка из принципа осталась с зятем.
Вот, а тогда вечером бабушка говорила, что это предательство, подлость, что мама не ее дочь. Но мне кажется, это было сказано в том смысле, что сама она так никогда бы не поступила. Для них с дедушкой верность супружескому долгу была не пустым словом, они же венчались на всю жизнь. — Бабушка вздохнула. — Но мы дети другой эпохи, и я, вероятно, пошла в мать. Она легко относилась к мужчинам, была модницей, кокеткой, обожала театр, музыку, вероятно, поэтому ее третьим мужем стал замдиректора Малого Оперного театра. Мама всегда жалела, что из-за ареста отца и войны не смогла поступить в консерваторию. Они с бабушкой долгое время жили в какой-то деревушке под Ленинградом и вернулись в город только в конце 1944-го, после прорыва блокады. Знаешь, я удивляюсь, как ее в свое время не исключили из комсомола за легкомыслие и любовь к нарядам, — улыбнулась бабушка.
— А какой она была по характеру? — не унималась Алиса.
— У нее был нежный голос, изящные манеры, она казалась хрупкой и беззащитной, но характер у нее был стальной. А еще она была очень страстной. Помню, какие жуткие сцены ревности она закатывала папе и как они потом подолгу мирились. Нас бабушка в это время уводила гулять и всю дорогу до парка ворчала, что это просто неприлично, при детях, и что все это азиатские страсти. Мой дедушка с папиной стороны был деканом Горного института, и первое время мы все жили у дедушки с бабушкой, а потом он помог, и нам дали отдельную двухкомнатную квартиру. Неземная роскошь по тем временам.
Но знаешь, что самое смешное? Папа никогда не давал маме поводов для ревности, а вот она, на мой взгляд, вела себя достаточно легкомысленно и сама же на него злилась. После моего рождения она бросила Горный институт и поступила в Мухинское училище на отделение декоративно-прикладного искусства.
— Да, мне всегда нравились бабушкины работы. Особенно ее батики, хорошо, что их так много сохранилось. — Алиса кивнула на полотно на стене — нежно-розовый шелк, на котором с удивительным изяществом была изображена цветущая ветка яблони.
— Да, у мамы, несомненно, был талант.
— А кстати, насчет этой орхидеи… — начала Алиса нерешительно, а увидев внимательный бабушкин взгляд, окончательно смутилась, рассыпала лежащие на коленях фотографии и принялась излишне суетливо их собирать.
