Он снова взглянул на равнины.
— Нет, — произнес Волк. — Его братья руководят атакой, но его среди них нет.
Канониссу эти новости не очень обнадежили. Сила, противостоящая им, была такой огромной, что наличие или отсутствие одного полководца не играло большой роли, независимо от того, насколько жуткой славой он обладал.
— Тогда я не понимаю, зачем они скандируют, — сказала она.
— Я тоже, — признался Гуннлаугур, — но если его имя произносят здесь, то эта битва — часть чего-то большего. На «Терминус Эст» охотились не одну тысячу лет. Когда бы он ни выходил из варпа, корабль всегда является предвестником еще большего ужаса.
Тон голоса космодесантника был безрадостным. Уверенность, которая звучала в его словах, когда он только появился, похоже, угасла.
— У меня ощущение, что здесь разворачивается какая-то большая игра, — продолжил он. — Чувствую, что претворяются в жизнь планы, которые давно готовились к воплощению. Этому миру — вашему — не повезло оказаться на их пути.
— Не повезло?
— Судьба такая, если угодно.
Де Шателен разомкнула руки. Правая автоматически легла на рукоять болт-пистолета, что покоился в кобуре на поясе.
— Ничего из сказанного тобой не добавляет мне уверенности, Космический Волк, — заметила она. — Долгое время, даже когда они начали свой марш на Хьек Алейя, я сохраняла оптимизм. Я молилась, чтобы кто-нибудь пришел и помог нам победить. Когда появились вы, я решила, что Волки могут стать нашими спасителями.
Гуннлаугур удивленно фыркнул:
— Мы еще даже не начали.
— Но ты и сам не веришь в победу.
— О, это не так, — ответил Гуннлаугур, и в его гулком голосе наконец появилась некоторая решимость. — Мы все верим. Именно это делает нас теми, кто мы есть.
Он поднял латную перчатку и повернул ее в лучах солнца. Серый керамит испещряли царапины, ожоги, зарубки, сколы и потеки крови.
— Это всего лишь инструменты, — сказал Волчий Гвардеец. Затем он ткнул себя пальцем в грудь, туда, где нагрудная пластина была украшена угловатыми символами. — А это делает нас истинными Фенрика. Мы верим. Если хоть кто-нибудь из моей стаи, даже самый близкий из боевых братьев, поколеблется в этой вере, я отрекусь от него. Когда приходит наш час, когда мы вступаем в битву, ни один не сомневается. Ни на секунду. Таково наследие Русса.
Он сжал кулак, прежде чем опустить его.
— Некоторые вещи вечны, — сказал он. — Когда все начнется, я пойду в бой в полной уверенности, что сокрушу их всех до единого.
Де Шателен рассмеялась. Она не была уверена, воодушевили ее слова Волка или насмешили своей нелепостью. В любом случае хорошо было выпустить часть напряжения, которое так долго копилось внутри.
— И ты сказал бы то же самое, если бы здесь был Тиф? — спросила канонисса.
— Да, — кивнул Гуннлаугур, — и тогда бы ты увидела, насколько мы противоречивые создания.
Де Шателен склонила голову в удивлении.
— Я уже это вижу, — признала она.
После этого разговора они стояли вместе и смотрели, как облака пыли плывут по равнине. Солнце находилось в зените, нещадно паля как защитников, так и осаждающих. От вражеского строя лениво поднимались клубы дыма. Было трудно понять, чем они заняты. Вдалеке можно было разглядеть смутные очертания громадной техники. Какие-то машины походили на раздутые артиллерийские установки, другие — на громадные цистерны для топлива.
— Итак, Тифа среди них нет, — задумчиво протянула де Шателен, — но командует ими кто-то из его легиона. Интересно, кто?
— Не переживай на этот счет, — ответил Гуннлаугур мрачным голосом. — Мы скоро узнаем.
Глава девятнадцатая
Все началось с рева клаксонов на равнинах. Сперва завопили истошными голосами несколько труб, затем к ним присоединились остальные. Флаги, замершие над легионами зараженных, дернулись и закачались, когда знаменосцы двинулись вперед. Громадные гулкие гонги зазвенели от ударов тяжелых бронзовых молотов. Дрейфующие клубы сажи рассеялись и разлетелись в стороны из-за внезапного движения тысяч солдат.
По всей длине зубчатых стен гвардейцы напряглись и установили свои лазганы на край парапета, вглядываясь в разворачивающуюся перед ними картину. Спаренные стволы болтерных турелей развернулись в позиции для стрельбы, нацеливаясь на пространство за стенами. Тревожные сигналы зазвенели по всему городу, отдаваясь эхом среди того, что осталось от узких улочек и двориков.
Вальтир наблюдал за развертыванием противника спокойным, опытным взглядом.
— Первая волна, — пробормотал он, глядя, как первые ряды мутантов начинают ползти по пыльным пустошам в сторону внешних ворот.
По мере того как вражеские легионы набирали скорость, все больше пыли поднималось в воздух. Казалось, что целый фрагмент пустынного ландшафта начал двигаться. Подразделение за подразделением вражеская армия медленно и неохотно снималась с места, по-прежнему нашептывая слова, повторяемые с безумным, совершенно нечеловеческим упорством.
«Терминус Эст. Терминус Эст».
За наступающей пехотой, укрываясь за их рядами, шли гусеничные осадные машины. Они пробивали себе путь через грязь и тьму от скверны, изрыгая клубы дыма и сбрасывая струи газа. На бортах некоторых из них крепились ржавые баки с токсинами, так же, как на тех, что были уничтожены в ущелье. Другие тянули за собой многоствольные артиллерийские орудия с ржавыми стволами, покрытыми древней гнилью и металлическими наростами. Медленно тащились вперед неустойчивые конструкции из железных платформ и ветхих лестниц, увенчанные клешнями захватов и гарпунными установками. Десятки за десятками таких машин выплывали из колдовского тумана.
— Стойте насмерть, защитники Хьек Алейя!
Голос, вырывавшийся из вокс-передатчиков, установленных по всей длине стен, звучал скорее оскорбительно, чем вдохновляюще.
— Бессмертный Император защищает! Цельтесь точно, держитесь стойко, и никакое создание Тьмы не ступит за эти стены. Сохраняйте заряд батареи! Стрелять только по приказу!
Ольгейр зарычал:
— Если никто не пристрелит этого человека, я сделаю это сам!
Вальтир не улыбнулся в ответ на шутку.
— Они входят в зону поражения наших орудий, — сказал он. — Так медленно. Это будет бойня.
— Ага. Но мы потратим снаряды.
Вражеское войско немного ускорилось, и теперь не хромало, спотыкаясь, а бежало медленной трусцой. Они не выкрикивали боевых кличей, но продолжали свое жуткое непрестанное пение. Солнце нещадно палило, отчего душный запах их болезненного застарелого пота становился только сильнее, а они шипели и хрипели в унисон. На лицах зараженных застыло глупое, бессмысленное выражение.
