Прекрасное место: каменные стены домов, вьюн по заборам, приветливые люди – и жить сразу стало легче, свободней. Сразу же захотелось здесь просто «быть», гулять, работать, строить планы, дышать, смотреть на клумбы, улыбаться собственным мыслям, мечтать.
Тут и осела.
Получила на руки первоначальный, положенный «новоприбывшим» капитал, выбрала спокойный район, сняла маленькую квартиру, записалась на курсы, а через два месяца, когда заканчивала их, в Ринсдейл прибыла и Хлоя.
Так и закрутилось.
* * *
Януш Навец нравился себе всем без исключения: спортивными ногами, разворотом плеч (не очень широким, но кому нужны переборы?), достаточно рельефно выступающими бицепсами, модно стрижеными темными волосами, триммированной ровно под два миллиметра ажурной бородкой и брутальной щетиной-усиками, от которой приобретал манящую, как он считал, сексуальность. Так же, разглядывая себя в зеркало, он гордился своими темными загадочными глазами, властным разлетом бровей, в меру пухлыми и чувственными губами и белоснежной улыбкой. И есть ли кому-то дело, что для приобретения последней ему пришлось три раза пройти процедуру отбеливания эмали? Болезненную, надо сказать, процедуру, но она того стоила – дамы ловились.
А оттого, что он нравился противоположному полу, Ян нравился самому себе еще больше.
А как же иначе?
Три из шести дам шли к нему в постель сразу после первого свидания, две после второго, букета цветов и парочки комплиментов, одна – особо упертая (а такие встречались редко) – после незамысловатого подарка и уж точно после романтического ужина при свечах.
Он был доволен.
Был.
До того, пока не встретил в офисе новую секретаршу – Алесту Гараневу.
Чертова недотрога, королева, равнодушная и немногословная искусительница.
И чего он на нее запал? Из-за шелковистых, струящихся волнистых волос, которые на ощупь, наверное, мягче ваты? Из-за больших, чуть удивленных глаз кофейного цвета? Из-за точеной фигурки с отчетливо прорисованной тонкой талией и полной, кажущейся сочной даже сквозь одежду налитой груди?
Нет, навряд ли. Януш вообще-то предпочитал блондинок – высоких белокурых красавиц со стройными ножками и маленькими титьками – такие возбуждали его куда сильнее, – но встреченная две недели назад Алеста напрочь изменила его представления о собственных вкусах.
Он потерял покой, потерял часть своей самоуверенности, всерьез усомнился, идет ли ему модная стрижка и триммированная бородка. А все потому, что эта чертова мадам совершенно не реагировала на его потуги сократить дистанцию – не краснела от его комплиментов, не улыбалась, когда он говорил «привет», не смотрела в его сторону, когда он входил в ее кабинет, чтобы в очередной раз проверить ее компьютер «на неисправности» или установить на жесткий диск новую программу.
Недоступная сучка. Недостучка.
Она совершенно спокойно отвергла все его подарки в количестве трех (!) штук, не приняла цветы, отказалась от коробки конфет. И все это без жеманства, ничуть не чувствуя себя польщенной, безо всякого чувства вины или угрызений совести. Вот этим и взяла – полнейшим равнодушием, которого он раньше в девушках не встречал. И ведь не лесбиянка, не фригидная – такое чувствовалось на расстоянии, – не сектантка со странными убеждениями – нормальная, вроде бы, баба. И такая холодная. И чем незаинтересованнее вела себя новенькая, тем сильнее он заглатывал внутрь невидимый крючок – как голодная и тупая рыбина, – и ведь заглотил уже по самые гланды.
«По самые яйца».
А теперь она, видите ли, сделала одолжение – согласилась пойти с ним в кафе. Сидела напротив, откровенно скучая, помешивала сахар в кофе, лениво поглядывала на заказанный десерт и по большей части смотрела не на него, а в окно.
А он – дать бы самому себе по черепу! – пялился во все глаза на нее – любовался точеным лицом, мысленно зарывал пятерню в ее черные густые, которые она никогда не собирала ни в хвост, ни в пучок, волосы и чувствовал, как совершенно не к месту теснеет в паху.
Черт, он бы ее… Хоть бы на грудь посмотреть – расстегнуть бы блузку, достать бы их – сочные дыньки – из бюстгальтера, взвесить в ладонях.
– Не нравится кофе?
– Не очень, он здесь горький.
– Тогда, может, чай?
– Не сейчас, спасибо.
– Как десерт?
– Я его еще не пробовала.
Нет, она его, видите ли, не пробовала – а зачем заказала? Зачем вообще пришла сюда – дразнить его близостью и еще большей недоступностью? И чего такого интересного за окном? Ну, закат, ну, тихая улочка, ну, дорога, жилой дом с супермаркетом на первом этаже напротив, перекресток, светофор, редкие машины. И Ян решился действовать напрямую, понял, что намеки не помогают.
– Если бы ты не была столь избирательна, мы могли бы уже жить вместе.
– Зачем?
От этого «зачем» он ошалел. Полностью. Вопрос не прозвучал с намеком: «с тобой, что ли, козел?» или «какая мне от этого выгода?». Не содержал он так же притягательного намека на флирт, мол, «когда-нибудь» или «куда ты так торопишься»? Нет, это был обычный, без подтекста или двойного смысла вопрос – до обидного просто «зачем».
А зачем люди вообще живут вместе? Чтобы жить, чтобы быть, чтобы видеть друг друга по утрам и вечерам, чтобы по ночам заниматься любовью. По крайней мере, Януш хотел именно последнего – и не только по ночам, но так же по утрам, обедам и вечерам. Вот натрахает он эту Алесту до опустевших помидор, тогда и наваждение пройдет.
А она – «зачем». Может, правда, больная?
И вдруг неожиданно для себя разозлился:
– Подарки не те? Так ты скажи – я куплю другие.
Спутница удивленно взглянула на Януша и промолчала.
«Цену себе набивает?»
– Могу одежду тебе покупать, обеспечивать. Квартплату за тебя платить…
– Да я и сама могу себя обеспечивать.
– Тогда чего? Чего ты хочешь? – он распалялся все сильнее. – Давай, скажи! Разве не видишь, из-за тебя я уже всем своим принципам изменил…
Ее темные глаза, кажется, все так же равнодушно и незаинтересованно, как и их обладательница, насмехались. «Не стоит изменять своим принципам, – говорили они, – никогда. Иначе это ветхие и неправильные принципы».
Ян злился.
– Может, ты вообще мужиков не любишь, а-а-а? Ну, так чего ты мне мозги-то…
Он не договорил, потому что в этот момент Алеста вдруг резко подалась вперед, шумно выдохнула и до побелевших костяшек сжала лежащую на столе с пятнышком кофе по краю салфетку. И смотрела она не на Януша – она смотрела в окно.
– Ты должна попробовать.
Так бы сказала Ташка.
– Иначе никогда не узнаешь, что из этого могло бы выйти.
