Они добрались до стены.
А она ведь знала… знала. Каким-то образом чувствовала, что все правда. Что Комиссия – те еще жуки, что их технологии такое позволяют – создать невидимый барьер, а в нем дверь.
Дверь.
Где же она?
Алеста водила перед собой ладонями – стена по всему периметру ощущалась одинаковой и вперед не пускала: глазами смотришь – прозрачная поверхность, а попытаешься протолкнуться, так и мягко спружинит. Мда, задачка.
– Аль… Аль!
– Что?
– Смотри!
– Куда? Я дверь ищу, темнеет уже. Если не найдем…
– Да вот же она! – оказывается, Хлоя, пока Алька тыкалась, как слепой котенок, в преграду, отошла на несколько шагов назад и теперь взирала на барьер чуть издали. – Когда ты касаешься, она светится.
– Где именно?
– Да вся светится. Это все – и есть дверь.
– Думаешь?
Хлоя оказалась права. Они поменялись местами, и теперь Алеста своими глазами сумела различить в сумерках очевидное при касаниях свечение.
– Точно. Это все – она. Но куда вводить код?
Приделанная к столбику сенсорная панель отыскалась несколько мгновений спустя – в кукурузе, скрытая листьями: девять кнопок, решетка, линия и звездочка – мелкий пульт управления.
«И когда Бог Смерти успел выйти из машины и ввести данные? – мелькнула быстрая без вопросительного подтекста мысль. – Да он не вводил – в машине пульт, не иначе».
Вот почему автомобиль сразу пропал, не сворачивая, вот почему…
– Ты скоро? Давай уже, столько шли, не могу больше ждать!
Теперь волновалась и ерзала на месте Хлоя, а вот Алька – та самая Алька, которая торопилась, нервничала и все куда-то спешила, – вдруг замедлилась, засомневалась.
– Слушай, я введу, и что – ты, правда, пойдешь?
– Ну, конечно, пойду! Я же столько ждала!
– Не боишься?
– Это ты у нас вечно чего-то боишься.
– Лучше бы поблагодарила, – вдруг накатила какая-то детская безосновательная обида – мол, я ведь столько для тебя сделала! – Может, не увидимся больше? А ты ни разу «спасибо» не сказала.
Упрекнула и устыдилась. Хлоя ее когда-то из воды вытянула, жизнь спасла, место на Уровнях обеспечила.
– Аля, спасибо!
И в этом спасибо не было никакого «спасибо». А только «ну, пожалуйста, быстрее!»
Алька вздохнула.
Последовательность цифр она помнила наизусть. Вот только бы решить – она сама-то туда пойдет? Наверное, нет. Или только чуть-чуть, если недалеко, чтобы посмотреть, где кончается сам коридор. Ведь не длинный?…
Нажимаемые кнопки под пальцами засветились. Она касалась – они зажигались, а после гасли.
Интересно, не ошибся ли тот человек, который писал записку? И кому он ее писал, для чего? Может, был в той тайный смысл и конкретный адресат, а она…
Мысль оборвалась, потому что Хлоя, которая все это время держалась (уже в полной темноте) за стену, вдруг хрипло произнесла:
– Ее нет. Исчезла.
– Что?
Во рту моментально пересохло; записочный «доброжелатель» не наврал – код сработал.
– Стена исчезла – путь свободен!
И подруга, несмотря на высокие каблуки, с радостным криком подпрыгнула и издала длинное «У-у-у-ух!»
Пульт теперь светился равномерно, будто ждал.
Интересно, у прохода есть срок «открытости»? Должен быть, ведь не навсегда…
– Ты идешь?
Налетел откуда-то прохладный ветерок, прошелся по верхушкам растений, как по океанским волнам, заколыхал посевы; Алька поежилась.
– Идешь или нет?
В голосе теперь уже точно бывшей соседки слышалось откровенное нетерпение.
– Иду. Наверное.
– Боишься?
– Не боюсь.
Алька врала.
Она боялась, и сильно.
* * *
Гул невидимых сирен взвился спустя двадцать шагов – она считала. И только затем уже возник, будто из ниоткуда, шорох шин, машины, ослепительный свет прожекторов и они – люди в серебристом.
Сердце теперь колотилось испуганно и вяло, будто уже сдалось, таким же вялым сделалось вдруг сознание и тело.
Через проход было нельзя…
Нельзя.
Она знала, но интуицию не послушала… Какая теперь разница?
Появлению Комиссии жмурящаяся от слепящего света лучей Алька почему-то почти не удивилась.
Глава 9
Суд промелькнул перед глазами, как обрывок сна.
Кажется, суд был нереальным.
«Вход на воспрещенную территорию… Умышленный взлом системы Комиссии… Попытка совершения Перехода без разрешения…»
А вот камера была реальной.
И время в ней тянулось очень даже реальное – долгое, липкое, тягучее, какое-то бесконечное.
Не камера – кладовка: два метра до противоположной от кровати стены, еще два от входной двери до «задника». Клоповник. Чистый, почти стерильный, совершенно без мебели, если не считать жесткую лежанку и единственный, стоящий в углу стул.
Одна фраза, произнесенная холодным равнодушным голосом, звучала в Алькиной голове особенно часто – «приговаривается к покиданию Мира Уровней через дематериализацию».
Дема-те-ри-а…
Какое сложное слово – что это? Это значит, что Альку разберут на части? Перед смертью разложат на молекулы, атомы, распылят? Зачем? Не проще ли пристрелить…
Ее трясло. Она спала. Иногда, кажется, бредила – не потому что спятила, потому что боялась. Смерти. Чтобы вытолкнуть обратно в Равнины, ее должны будут убить. Когда, скоро? Какой метод используют? Сколько ждать? Может, ее посадят в страшное кресло, привяжут к нему, а по проводам пустят электрический ток? Может, повесят? Как тут принято казнить преступников?
А ведь она не преступник, она сделала по тому коридору только несколько шагов, она вообще…
Да есть ли теперь разница?
Проблема даже не смерти «теперь», а той, которая случится сразу после – настоящей. Как долго она продержится на Равнинах без оружия? Сумеет ли выйти к границе? Навряд ли. И вот тогда мать потеряет дочь по-настоящему, уже навсегда.
Время все тянулось и тянулось; в какой-то момент погас свет – ночь.
А ей было жаль себя. Не себя даже – той жизни, которую она так и не увидела: не успела толком привыкнуть, прижиться в этом мире, не успела вдохнуть, насладиться, «побыть». Так и не познакомилась ни с кем стоящим: не смеялась, не обнимаясь, не кружилась в танцах, не задыхалась от любви… Она вообще, кажется, ее – любовь – потеряла. Всю способность. Сразу и целиком.
