– Странно! – подумал Пётр. – Значит, кто-то туда попал другим путём. Может, кто из матросни.
Он обошёл вокруг лавки и увидел лазню.
– А! Залезли через крышу!
Он убрал её и положил у завалинки, а сам кинулся к Константину Афанасьевичу. Постучал легонько в окошко.
– Кто? – осторожно спросил Сотников.
– Это я – Бардаков! В старой лавке кто-то шастает.
– А не бес тебя попутал, Пётр Ефимович? – Константин Афанасьевич открыл дверь. – Или хмель глаза тебе затмил?
– Хмель – хмелем, а огонь-то я видел! – доказывал своё приказчик.
– Тогда беги, поднимай Степана Юрлова, братьев Перепрыгиных, Алексея Сидельникова и приходи с ними к старой лавке.
Константин Афанасьевич оказался у лавки первым. Осмотрел замок – цел-целёхонек! Свет так и пробивался через окно. Прислушался. В лавке тишина. Решил подождать понятых. В темноте послышались сварливые голоса и показались огоньки горящих трубок.
– Что за ночь сегодня? Николай Ястребов убил Туркина. Пётр Бардаков обнаружил вора в лавке. Нет покоя ни днём ни ночью. Это вино приносит несчастье, – доносился голос Степана Петровича. – Надо на пароходах хмель запретить. Приставу депешу отправить, чтобы в низовье не пропускал ни одно судно с вином.
Мужики поддакивали. Когда подошли, Сотников открыл замок, зажёг свечу. Гуськом вошли в лавку. Шли с опаской, а может, у воров ружья или ножи. Но когда минули короткие сенцы и открыли дверь в торговое отделение, то остолбенели. За столом, вальяжно откинувшись на стуле, сидел пьяный Янкель Корж с квартой вина в руках. Он, видно, недавно уснул, а сейчас, услышав шум, открыл глаза и непонимающе таращился на вошедших. Потом залпом допил вино и внимательнее посмотрел на стоящего со свечкой Сотникова. Тот вытащил из винной бочки ливер и потянул им гуляку.
– Что здесь делаешь, жидовская твоя рожа? – рассвирепел Константин Афанасьевич и ухватился рукой за ухо. Янкель соскочил со стула и ударил в грудь низовского старосту. Сотников устоял.
– Отвечай! А то плётки получишь! – пригрозил Сотников.
– Вино пью – не видишь! – выикнул Янкель.
Стоявшие полукругом мужики засмеялись.
– Пьёшь, а нас не угощаешь. Нам Каргаполов запретил! – упрекнул Бардаков. – Да ещё ночью при свечах. Ну, копия «тайной вечери». Только ты один – Иуда Янкель. Остальные апостолы, видно, раньше побывали, коль разбросаны выпортки, папуши табаку, пыжи.
– Не знаю никаких апостолов. Я здесь первый раз! – закричал Янкель Корж.
Степан Петрович взял в руки подсвечник и пошёл во второе отделение лавки. Два сундука, обитые железом, были без замков. Юрлов поднял обе крышки и увидел, что там не хватало многих вещей, которые достались Александру и Иннокентию Сотниковым в наследство от родителей.
– И сюда добрались! – огорчился Юрлов. – Даже сирот не пощадили! Янкель, по тебе острог плачет! Там вина не дают. Иногда и в карцер сажают.
– Я не боюсь острога! Я портной! Портному везде находится дело, даже в тюрьме! – отшутился Янкель.
Зашёл, позёвывая, смотритель Дудинского участка Пётр Иванович Иванов:
– О, голубчик! Кого я вижу! Никогда б не подумал, что этот маленький еврей ещё и воровать может! Удивил ты, Корж, удивил! А подумал, кто твоих троих детей кормить будет и жену Сару! Кто? Отвечай!
– Люди не дадут умереть им, пока сидеть буду! А может, простите меня, Пётр Иванович! Я ведь сюда попал по подсказке. Я выпить пришел, а не красть. Сильно вина захотелось. А что тут давно воровали другие, я не знал. Простите, неопытного еврея! Я знаю, кто сюда был вхож. Отпустите, скажу.
– Я тебя прощу после острога! Вяжите руки – и в холодную! Печь не топить, воды не давать и одеялом не укрывать! Пусть знает, в низовье не воруют. Мы никогда замков не держали. А приезжие так и норовят что-нибудь украсть. Константин Афанасьевич, собери от людей показания и другие бумаги для следователя Туруханского отдельного пристава Леонида Фёдоровича Булевского. И на Николая Ястребова.
Все переглянулись кроме Янкеля, так и не понявшего, что совершил кражу.
Стратоник проснулся с тяжёлым осадком на сердце. Ночью он стал невольным свидетелем убийства. Даже не свидетелем, а соучастником. Он не удержал Ястребова от последней рюмки, не остановил при избиении Митрофана Туркина. И, наверное, никакая молитва, никакое восхваление Бога не смогут выпросить прощения у Всевышнего!
«Как я низко пал и духом, и телом перед прихожанами, перед самим собой! – думал он, лёжа на деревянной кровати. – Теперь от меня отвернутся не только люди, но Бог».
Хотелось плакать от бессилия держать себя подальше от греха. Он поднялся, встал на колени пред образами. Крестился, бил поклоны и что-то страстно шептал. У икон погасла лампада. «Плохой знак, когда во время молитвы гаснет лампада! – вспомнил он наставление учителя по пространному катехизису. – Нет искренности у молящегося». Стратоник поднялся с колен, взял серянки и снова затеплил лампадку. К молитве не возвращался. Занёс из сеней охапку дров, настрогал лучинок и затопил печь. Налил из бочки, стоящей в углу горенки, воды в чайник и поставил на печь, потом – в рукомойник – и стал умываться. И борода, и волосы на голове сбились в колтуны. Он взглянул в зеркало и испугался: «Какой же из меня псаломщик? Ни вида, ни голоса не осталось. Я больше на юродивого смахиваю. А сегодня ведь Александр Сотников придёт!» Вспомнив, он начал лихорадочно мыть волосы, потом подстригать бороду и срезать ногти. Причесался, посвежел, надел стираную рубашку, спрятал пустые винные бутылки и открыл дверь настежь, чтобы выгнать хмельной дух.
Поднял коробку Середы, хотел выбросить, но остановился. Там лежали ценности, стоившие больших денег. «У кого ж он их своровал? Вероятно, в старой лавке Сотникова. Середу осудят за кражу, а меня за укрывательство! – ломал голову Стратоник. – С кем же я связался во хмелю? Вокруг оказались одни разбойники и пьяницы. Вот таков домашний приход. По судам затаскают да службы могут лишить. Ладно, будь что будет».
Братья Хвостовы и дочери Ильи Андреевича Прутовых закончили обучение у Стратоника Ефремова. Юноши стали матросами-штурвальными на пароходе Сотникова. Сёстры Прутовых поступили в Енисейскую женскую гимназию. Лишь Александр продолжал ходить к псаломщику два раза в неделю на беседы о прочитанных книгах, о религии, о государственном устройстве России, о нравах, царящих среди туземного населения низовья и пришлых людей.
Стратоник Игнатьевич реже заглядывал в винный бочонок, особенно зимой. У него в отличие от дудинских выпивал появился забавный собеседник, Александр Сотников. С ним можно говорить и спорить на любые темы. У Сашки, после гибели родителей, с лица не сходила хмурь. Он становился нелюдим, замкнут, с искрами жестокости в глазах. Псаломщик понимал юношу, пытался смягчить его норов, наставляя на путь истины, советовал включать в работу ум, чтобы определить главную цель своей жизни и постоянно идти к ней.
