– Высоко, – сказала она. – И внизу бетон.
– Давай-ка я первый, – предложил Джордж. – Поймаю тебя внизу.
– Благородно, – сказала она, – да некогда.
И поставила ногу на подоконник.
Взрывом сотрясло весь дом. Рвануло, видимо, где-то в кухне. Кумико потеряла равновесие и упала назад, в объятия Джорджа. Оба свалились на пол.
– Газопровод, – произнес он.
– Джордж! – закричала она, глядя в глубь спальни.
Комната начала проваливаться, словно стремясь растаять и слиться с первым этажом, что было особенно страшно, ибо лишь в эту секунду Джордж понял, как сильно он рассчитывал на то, что хотя бы пол останется цел. Увы!
– Вперед! – закричала Кумико сквозь грохот. – Быстрей!
Но прежде чем они успели подняться, раздался звук, похожий на исполинский зевок, и дальняя часть комнаты провалилась. Стеллаж с книгами (в основном научно-популярными) рухнул в пламя, рванувшее снизу. По кренящемуся полу поползла вниз кровать.
Кумико вцепилась в подоконник, теперь уже лишь для того, чтобы удержаться над полом, уходившим из-под их ног. Сползавшая кровать застыла на секунду, словно о чем-то задумавшись, и языки пламени прорвались сквозь матрас. Перед глазами Джорджа промелькнуло адское видение – его гостиная, сожранная огнем, – и дым начал затапливать спальню гигантской приливной волной.
– Подтягивайся! – заорал Джордж.
Он все еще лежал на полу, от которого уже почти ничего не осталось. До полного обрушения оставались считаные мгновения. Он подтолкнул Кумико вверх, к окну, и она легко подтянулась; ногу на подоконник, руки на оконные косяки – и вот она уже готова к прыжку. Она в ужасе обернулась.
– Я сразу за тобой! – Он закашлялся, пробуя встать.
Но уже в следующий миг кровать рухнула вниз, унося с собой последние остатки пола. Джордж полетел за ней следом, но в последний момент смог уцепиться за какую-то рейку, все еще торчавшую под окном. Его голые пятки погрузились в бушующее пламя, и он закричал от боли.
– Джордж! – заорала Кумико.
– Прыгай! – заорал он в ответ. – Прыгай, у-мо-ля-ю!
С каждой произнесенной буквой его рот забивался дымом, один лишь вкус которого уже сводил с ума. Он пытался отдернуть ноги от пламени, чувствуя, как поджариваются его пятки, содрогаясь от боли, страха и слез, заливавших глаза.
Он посмотрел вверх, на Кумико.
Которой там уже не было.
Слава богу, успел подумать он. Хотя бы она спаслась. Благодарю тебя, Господи!
Он почувствовал, что уступает дыму – как быстро, как быстро! – его мысли мутнели, замедлялись, и мир вокруг исчезал.
Откуда-то издалека пришло осознание, что пальцы его разжимаются.
Откуда-то издалека пришло осознание, что он падает в бушующее пламя внизу.
Откуда-то издалека пришло осознание, что кто-то подхватывает его.
* * *
Во сне он взлетает.
Вокруг него клубится дым, а над ним распахиваются огромные крылья. Поначалу он думает, что эти крылья – его собственные, но это не так. Его несут, его держат – он не знает каким способом, однако держат крепко.
Крепко, но нежно.
Крылья распахиваются снова – неспешно, но так уверенно, что он больше не чувствует страха, хотя под ним ревет пламя, способное поглотить весь мир. Они проникают сквозь стену дыма, и неожиданно воздух становится чище, и снова можно дышать.
Он летит теперь сквозь чистый воздух – вверх и вперед, точно пущенная из лука стрела.
Он ничего не весит. Все камни падают с его шеи, как и мир, что остается внизу. Он глядит вверх, но не может различить, что же именно несет его.
Но даже во сне – он знает!
Длинная шея, алая корона на макушке и пара золотистых глаз оборачиваются к нему только раз, и те глаза полны слез.
Слез печали, думает он. Слез бездонной скорби.
И ему вдруг становится жутко.
Полет стрелы кончается, и он опять достигает земли. Касается ногами травы, целящей зеленым бальзамом его обожженные пятки, о которых он вспоминает только теперь, и вновь содрогается от боли.
Его нежно кладут на землю, и он издает долгий, протяжный стон.
Он зовет – и он плачет.
Оплакивая тех, кого больше нет.
До тех пор, пока длинные белые крылья не утирают его слезы и не гладят его по лбу и вискам мягкими, убаюкивающими движениями.
Он хочет, чтоб его сон прекратился.
Он не хочет, чтоб его сон прекращался.
Но все прекращается.
* * *
– Джордж?
Он открыл глаза, поморгал – и тут же затрясся от холода. Потому что лежал на заиндевелой траве садика на заднем дворе своего сгоревшего дома.
– Джордж, – снова позвали его.
Он поднял взгляд. Кумико. Он покоился в ее объятиях, а она стояла на коленях в траве. Хотя она, несмотря на тоненькую сорочку, похоже, холода совсем не замечала.
– Как же мы?.. – спросил было он, но тут же закашлялся и сплюнул на тревожно-черный асфальт.
А когда взглянул на нее снова, ее глаза горели золотом.
И блестели от слез.
У Джорджа перехватило горло, но уже не от дыма.
– Я знаю тебя, – сказал он, и это был не вопрос.
Она медленно кивнула:
– Да.
Он коснулся ее щеки, испачканной чем-то черным, напоминающим сажу.
– Тогда почему ты грустишь? – Он провел пальцем вниз, до ее подбородка. – Почему ты всегда так печальна?
Раздался грохот, и они оглянулись на дом. Пламя уже поглотило крышу, пожирая его жилище с потрохами.
– Таблички! – сказал он, откашливаясь. – Мы должны сделать новые…
Но Кумико ничего не ответила, и он вытер слезы, что текли по ее щекам.
– Кумико?
– Ты должен простить меня, Джордж, – с грустью сказала она.
– За что? Это мне нужно твое прощение. Ведь это из-за меня…
– Прощение нужно всем, любовь моя. И за все годы, что я себя помню, у меня не было никого, кто предложил бы его мне. – Ее глаза вспыхнули, хотя, возможно, только отразили пламя его горящего дома. – Пока я не встретила тебя, Джордж, – продолжала она. – Только ты это можешь. И только ты это должен.
– Не понимаю, – сказал Джордж, все еще лежа в ее объятиях, головой на ее коленях.
– Прошу тебя, Джордж. Прости меня. И тогда я уйду.
– Уйдешь? – Он сел, обескураженный. – Нет, ты не можешь уйти. Я же только нашел тебя!
