Она находила много общих черт у себя, и у матери. Ей казалось, что это женское одиночество преследует уже второе поколение их семьи. Будто им приходится расплачиваться за чье-то бурное поведение в прошлой жизни. Нельзя сказать, что ей не нравился никто из мужчин. Тем более что выбор был огромен. К ней тянулись люди, видя доброту, заботу, внимание. Она могла утешить, приласкать, успокоить, вселить уверенность. Некоторым же она казалась загадочной недотрогой.
В Европе, где всё отличалось от привычного русского уклада: и архитектура, и люди, и нравы, и обычаи, она почему-то чувствовала себя лучше и увереннее, чем дома. Ей ближе была католическая вера, чем православная, а когда она впервые увидела старинный готический замок, то поняла, что это именно то, о чем она мечтала всю свою жизнь.
Был конец 1944 года, их полк находился уже в Польше. Рождество и новый, 1945 год они встречали в небольшой польской деревушке. Татьяне очень нравились эти аккуратные деревушки с беленькими домиками и костелами в каждой из них. Многие дома были разрушены, многие сожжены, но те, что сохранились, хозяева приводили в порядок: красили, реставрировали, обновляли. В домах стояли маленькие, скромно украшенные ёлочки, за столом сидели счастливые люди, они смеялись, пили вино, шутили.
Татьяна вошла в костёл. Играл орган. Она села на деревянную скамью и задумалась о своей жизни. Ей нравилась и строгая обстановка собора, и то, что можно было спокойно посидеть, послушать великолепную музыку и подумать о жизни, о проблемах, о чувствах, что переполняли её. Татьяна думала о том, как жить дальше после войны, куда возвращаться. В армии всё было просто и понятно: был приказ, и надо его выполнить. А теперь в мирной жизни, где её никто не ждал, что было делать?
Ей уже исполнилось сорок четыре года. Хотя она и выглядела моложаво, никто не давал ей больше тридцати пяти, но годы брали своё. Она понимала, что лучшая часть жизни уже прожита, а у неё не было ни мужа, ни детей. Она не знала, где её родственники. Живы ли они? Это одиночество мучило больше всего. Она видела во время войны множество страшных картин, видела, как гибли близкие люди, как нечаянная пуля забирала из жизни молодых и сильных мужчин и женщин, как после взрывов снарядов не оставалось ни людей, ни домов, всё превращалось в руины и горы пепла. Но война не сломила её. Татьяна понимала, что воюет за правое дело, что они все вместе обязательно победят врага и смогут вернуться к прежней, мирной жизни.
Она старалась не вспоминать и тюремных ужасов, которые ей пришлось пережить. Она будто вычеркнула из жизни эти страницы. Да, с тех пор произошло столько страшных событий, что Татьяна только диву давалась, как она смогла всё это пережить. Все понимали, что победа близко. Скоро они дойдут до Берлина, а там и закончится война. Она мечтала о том дне, когда они всей семьей опять соберутся за столом и будут рассказывать о своей жизни.
Музыка всё усиливалась в своем звучании. Татьяна уже была мыслями дома, она вспоминала счастливую жизнь в родном N. Слёзы катились по щекам. Кто-то подошёл и тихо сел рядом. Это был капитан связи их полка – Дмитрий Мезенцев. Щёголь и красавчик. Из-за него потеряла голову не одна женщина в их полку. Но Татьяна знала, что он был женат. Жена его жила в Москве с двумя маленькими детьми. И это было как табу для неё. Хотя, если честно признаться, ей давно уже нравился этот балагур и весельчак. Дмитрий Андреевич был всегда аккуратно выбрит и с иголочки одет. Форма и сапоги сидели на нём безукоризненно. Ко всему он ещё прекрасно играл на гитаре и пел красивым баритоном. Для Татьяны капитан Мезенцев был крупным начальством, она обращалась к нему или по званию, или по имени-отчеству. Хотя за глаза все называли его просто Митя. Мите было тридцать восемь лет. До войны он жил в Москве, работал преподавателем в институте связи. Успел жениться. У него было двое детей – мальчик и девочка. Митя был всегда избалован женским вниманием – и в довоенной жизни, и на фронте. Редко кто мог устоять перед его обаянием, красотой и той военной выправкой, которая так шла ему и придавала вид бравого гусара времен войны с Наполеоном.
Надо сказать, что ему ещё и несказанно везло в жизни. Он попадал в самые разные переделки. Один раз заснул в брошенном доме, и так крепко, что даже не услышал, как вошли немцы, и только чудо его спасло. Казалось, Митя просто родился в рубашке, и какая-то неведомая сила вытаскивала его из всех передряг. Он умел ладить не только с женщинами, рядовые солдаты и крупное начальство любили и уважали его ничуть не меньше. Он регулярно получал письма от жены и всегда носил с собой фотографию семьи. Но вся его семейственность и добропорядочность заканчивалась, как только он видел мало-мальски симпатичную девушку или женщину.
Татьяна давно ему нравилась, но она никак не отвечала ему взаимностью. Это удивляло, обескураживало его и даже, по большому счету, раздражало. Митя не любил терпеть поражения на личном фронте. Он ведь мог, в конце концов, воспользоваться и служебным положением и просто приказать рядовой Татьяне Покровской следовать за ним и дальше действовать по установленному плану.
Но самым удивительным было то, что Митя робел перед этой женщиной. Взгляд её огромных серых глаз просто парализовал его. Было непонятно, почему он впервые в жизни уступил женщине. Он знал, что Татьяна старше его, что она не замужем, что у неё нет детей, что она не была ничьей «полевой походной женой», как было иногда принято в войсках. Но что-то не позволяло ему вести себя с Таней так же развязано, как со всеми остальными. Его мужское самолюбие было задето, и он дал себе слово, что добьётся этой женщины во что бы то ни стало, и даже поставил срок – следующий, 1945 год.
Орган затих, последние торжественные аккорды прозвучали в полной тишине. Все молча, встали и вышли на улицу.
Митя шёл рядом и молчал. Удивительно, но ему совершенно не хотелось говорить.
В самом большом доме нарядили ёлку и устроили праздничный ужин с танцами по случаю Нового года. Татьяна сначала выступила с романсами, потом всех пригласили за стол, после ужина были танцы. Митя был в ударе. Он шутил, пел, балагурил, старался, как только мог, понравиться Татьяне, но она «включила» свой защитный механизм и, казалось, не реагировала на Митины штучки.
Полк двигался дальше. В конце января они уже были в Чехословакии. Их разместили в небольшой деревушке в Чешских Татрах, там же находился замок Карлштейн. Зима в тот год была снежная и не очень морозная. Замок был на самой вершине горы, вокруг лежали заснеженные Татры. Жителей в деревушке оставалось совсем немного – только женщины и дети, мужчин всех забрали на фронт.
Был удивительно красивый зимний день. Таня с Митей поднимались вверх по крутой дороге к замку. Заснеженные ели и сосны качали головами при резких порывах ветра. Шёл снег, крупные снежинки кружились, будто в вальсе, и медленно падали на заснеженную дорогу.
Ребята из хозвзвода где-то раздобыли лошадь, запряжённую в сани, и весело катали всех по очереди. Дети с шумом съезжали на лыжах и санках с горы. Все, кто был свободен в этот день, вышли на улицу и резвились на снегу, вспоминая детство. Таня тоже лихо скатывалась на санках вниз и потом легко тащила их наверх. На ней были тулуп, валенки, на голове теплый платок. Маленькая, худенькая, она мало чем отличалась от детей.
