Матвеич быстро договорился с хозяином, им оказался нестарый ещё мужик по имени Пётр. Тот открыл настежь двери и стоял на крыльце, склонившись в пояс, пока оба барина не прошли в горницу.
Там был накрыт стол, семья, видно, ужинала, но все повыскакивали со своих мест и теперь оторопело смотрели на господ из-за чуть прикрытой двери, не решаясь войти.
Пётр громко и требовательно позвал: «Марья! А ну, быстро неси господам покушать да выпить! Вишь, гости какие у нас именитые!» Марья быстро прибежала, неся в двух руках поднос и большую бутыль с вином.
Она постелила белую домотканую скатерть, вышитую красными петухами, поставила красивые фарфоровые тарелки, положила господам дорогие серебряные вилки и поставила большие штофы для вина. Пока господа раздевались, шумно фыркая, мылись над большим красивым тазом, она уже накрыла стол.
На столе были солёные огурчики, хрустящая квашеная капустка, маринованные грибочки, мочёные яблоки, маринованный чеснок, варёная картошечка, от которой шёл необыкновенный запах и легкий дымок.
Главным блюдом на столе была зайчатина. Хозяин хвалился, что несколько дней назад они со старым барином Петром Кириллычем удачно поохотились и барин двух зайцев подарил Петру, вот теперь вся семья может лакомиться зайчатиной, и он безумно рад, что пожаловали такие дорогие гости, и они не побрезгуют отведать его угощение.
Николай Петрович и граф совсем не побрезговали и накинулись на угощение, как изголодавшиеся волки. От тепла, выпитого вина и сытной еды все за столом быстро захмелели.
Пётр рассказывал, что он – однодворец, выходец из военно-служивых людей. Был за свое геройство наделен небольшим участком земли в один двор, платит подушную подать и часто помогает старому барину Петру Кирилловичу по хозяйской части.
У Петра было три сына и старшая дочка – красавица Анюта. Орловский велел позвать к столу Анюту. Он недовольно выговаривал Петру: «Что же ты прячешь от нас самое сокровенное – красавицу дочку? Нехорошо, старик!» Пётр, тоже хорошо захмелевший, велел жене быстро привести Анюту.
Через несколько минут в горницу вошла девушка лет четырнадцати-пятнадцати. Она робко остановилась в дверях, боясь поднять на господ глаза. На ней был красивый бело-красный сарафан, расписанный петухами и разными узорами, белоснежная блузка и симпатичные лапоточки.
На льняных волосах красовалась голубая ленточка. Глаза у Анюты оказались такого же небесно-голубого цвета, длинные тёмные ресницы завивались на концах, и от них падала тень на щёки.
На щеках горел яркий румянец, губы были такие же красные, как щёки. Ещё на лице был хорошенький курносый носик. Девушка была действительно очень красива. Невысокого роста, удивительно ладно сложенная, она была похожа на дорогую фарфоровую куклу. Николай Петрович подумал: «И откуда такая красота в такой-то глуши!»
Орловский тоже не скрывал своего восхищённого взгляда. Пётр попросил Анюту спеть. Девочка быстро согласилась и запела удивительно чистым и красивым высоким голосом протяжную народную песню.
Когда песня закончилась, господа просили спеть ещё и ещё. Девушка пела, репертуар её был разнообразен, она знала и церковные (она ещё пела в церковном хоре), и грустные, и весёлые песни.
Николай Петрович слушал с замиранием сердца. Её песни будили в нём какие-то забытые чувства. Он понимал, что душа его очерствела за годы военной службы, и теперь это юное, чистое существо напомнило ему о чём-то светлом, нежном, неземном.
Он вспомнил свою первую любовь – юную барышню Натали, их пылкие встречи в беседке в саду, первые поцелуи и признания. Вспомнил свое восхищение при виде первой петербургской красавицы – Елизаветы Преображенской. Своё волнение, когда он подал ей веер, который она, как ему показалось, нечаянно уронила. Как он пригласил её впервые на танец, как долго не мог попасть в такт вальса от волнения, и она сама его вела в танце, пока он не пришёл в себя. Он вспомнил и множество случайных женщин, которых он любил в то время, когда их полк заходил в отвоёванный город.
Но это всё было не то. С такой чистотой и детской наивностью он встретился впервые. Николай Петрович был не женат, ему шёл двадцать восьмой год, и полагалось уже обрести семью. Маменька его умерла несколько лет назад, а отцу – старому барину Петру Кирилловичу – после смерти любимой жены было не до сына, он ушёл в свое горе и никого не хотел ни видеть, ни слышать. Жил уединённо в деревне и общался только с местными крестьянами.
Господа устали, день выдался тяжёлый, и хозяин предложил им лечь спать. Марья постелила им в горнице на широкой кровати. Уже засыпая и громко зевая, граф Орловский нецензурно выбранился и сказал, что он с удовольствием занялся бы красавицей Анютой, но тут же громко захрапел.
Николай Петрович долго не мог заснуть, Ему казалось, что Орловский, как животное, ему всё равно, где и с кем, почему-то было ужасно обидно за Анюту, словно её измазали в чём-то грязном и порочном. Он решил, что бедную девушку не отдаст никому, он будет её защищать, как Робин Гуд защищал бедняков, с этими мыслями он провалился в тяжёлый, удушливый сон.
Яркое солнце светило во все окна. На стене громко тикали часы с кукушкой. Кукушка равнодушно выскакивала из гнезда и громко отсчитывала неумолимое время. Николай Петрович взглянул на часы и понял: уже полдень. Орловского рядом не было. Он лениво потянулся и вспомнил и вчерашний день, и неудачную охоту, и красавицу Анюту. Голова гудела, видимо вчерашнее вино было достаточно крепким.
Он выглянул в окно: на реке лёд давно замёрз и сверкал на солнце, как алмазы. Крестьянские дети расчистили его у берега и, привязав к валенкам самодельные коньки, с визгом и криками катались, перегоняя друг друга. Везде было бело от яркого солнца и сверкающего снега, и эта чистота и непорочность в природе ещё раз напомнили ему о красавице Аннушке.
Пётр убирал лопатой снег, расчищая дорожки. Орловский стоял у ворот и курил трубку, внимательно разглядывая проходящих мимо крестьянок.
Николай Петрович увидел, что Аннушка внимательно наблюдает за ним сквозь плохо прикрытую дверь. Он позвал её, она вошла и, не поднимая глаз, спросила, когда господам подавать завтрак. Он сказал: «Немедленно, мы должны уехать через полчаса, нас ждут в имении, и старый граф Петр Кириллович наверняка уже волнуется».
Пока он умывался, на столе снова появились те же яства, только добавилось парное молоко и жирная сметана, ложка буквально стояла в ней. Николай Петрович позвал Орловского и сказал, что им надо срочно ехать домой. Тот неохотно подчинился.
Всю обратную дорогу барин вспоминал грустные Анютины глаза, как она смотрела на него, не скрывая своего девичьего восторга и любви, которая уже прочно засела в её юную душу. Такого с ним ещё никогда не бывало.
Он понимал, что Анюта – не его поля ягода, что он никогда не женится на ней, батюшка этого просто не допустит, но это новое, вмиг вспыхнувшее в нём чувство, не давало жить спокойно, волновало, требовало каких-то действий. Он ещё толком не понимал каких, знал только одно: ему необходимо видеть постоянно эту девушку, слушать её голос, держать её руку в своей и наслаждаться этим общением.
